Бессмертники — цветы вечности - [4]

— На площадке вагона первого класса, ваше благородие. Истопник Флегонтов после рассказывал, что какой-то молодой человек находился на площадке его вагона, и лишь только он, Флегонтов, отвернулся к котлу, как поезд резко остановился, ручка тормоза была опущена, а от молодого человека и след простыл.

Отпустив Свиязова, Леонтьев вышел на улицу освежиться. Была уже глубокая ночь. Несколько слабых подслеповатых фонарей еле освещали грязную привокзальную площадь. На низком осеннем небе в редких разрывах туч резко поблескивали огромные холодные звезды.

Разрывая грудью плотную ночную мглу и оглушительно грохоча, из Уфы на запад промчался длинный товарный состав. Ротмистр проводил его пустым равнодушным взглядом и нехотя вернулся в помещение. Вслед за ним, не дождавшись приглашения, вошел высокий интеллигентного вида мужчина в очках и форме почтово-телеграфного ведомства. Торопливо представился:

— Начальник Бирского почтово-телеграфного отделения надворный советник Николай Прокофьевич Войтяховский!

— Чем обязан, господин надворный советник? — нахмурился ротмистр.

— Я по поводу нынешнего происшествия, господин ротмистр. Как свидетель и очевидец считаю своим долгом…

— Насколько помню, я вас не задерживал и на допрос не вызывал, господин… Войтяховский?

— Совершенно верно, не задерживали. Однако мои свидетельства могут пригодиться. Не сообщив их вам, я просто не мог уехать вместе со всеми. Извольте выслушать меня.

Леонтьев поднял на неожиданного добровольца заинтересованные глаза и поощрительно кивнул:

— Вы поступили очень благородно. Благодарю вас за ваш гражданский порыв и слушаю.

Ободренный таким приемом надворный советник стал рассказывать:

— Следуя поездом № 4, я вечером, в семь часов с четвертью, вышел на переднюю площадку вагона первого класса, не доезжая до Уфы верст восьми. Что было именно семь с четвертью, знаю точно из того, что до выхода на площадку смотрел на часы, а что до Уфы осталось восемь верст, сказал мне какой-то молодой человек. Когда я вышел на площадку, он стоял у спущенного окна и смотрел по направлению к Уфе. Когда я спросил его о расстоянии до Уфы, то он повернулся ко мне лицом и ответил, что осталось восемь верст. Больше ни одного вопроса я ему не задал и тотчас же отправился в отделение за пальто…

— Покороче, господин Войтяховский, у меня слишком мало времени, — занервничал ротмистр. — Как выглядел этот человек?

— Одет он был в черное ватное пальто. Оно было расстегнуто, и на груди из-под него выступала косоворотка, какого цвета — не помню. На голове у него была черная широкополая шляпа. Лицо было молодое, смуглое, сухощавое, с острым подбородком и носом и еле пробивающимися усиками… Надев пальто, я опять вышел на площадку и обратил внимание, что прежний молодой человек стоит за дверьми, на первой или второй ступеньке, корпусом нагнувшись вперед, ко мне спиной, и оглядывается. Только я хотел сказать, что он упадет, как он повернулся ко мне лицом, быстро поднялся и с силой дернул рычаг тормоза. Я очень испугался, бросился в вагон и стал кричать, что будет крушение. Вагон между тем сильно раскачивался из стороны в сторону и наконец остановился. Когда я вновь кинулся на площадку, там уже никого не было, а на улице началась стрельба. Уверен, что этот молодой человек из банды грабителей. Он сел где-то раньше и ехал с нами, чтобы в условленном месте остановить поезд, и, как видите, он его остановил. Его нужно немедленно схватить!

Поблагодарив за ценные сведения, ротмистр выпроводил добровольного свидетеля и сделал первый для себя вывод. Да, группа, совершившая нападение на почтовый вагон, была хорошо осведомлена о его содержимом. Ее люди частью следовали с этим поездом из самой Самары, где формировался поезд, частью сели на промежуточных станциях, частью поджидали поезд здесь…

В зале ожидания послышалось какое-то движение и громкие голоса. Это вернулись посланные в погоню солдаты. Вахмистр ругал ночь, темноту, крестьян, отказавшихся дать лошадей. Единственное, что удалось ему установить, заключалось в том, что нападающие, очистив сундуки почтового вагона, отступили, видимо, по заранее намеченным маршрутам, нагрузив похищенное на подводы. На железнодорожном переезде эти подводы видели, пытались даже остановить, но испугались оружия разбойников.

— Сколько было подвод? — спросил ротмистр.

— Видели две, запряженные парами лошадей.

— Сколько человек было на них?

— По два-три, господин ротмистр.

— Вы полагаете, что именно они, эти четыре-шесть человек, и ограбили поезд? А те, кого я успел допросить, свидетельствуют, что их было по меньшей мере человек сорок-пятьдесят.

— Стало быть, остальные ушли другим путем, — устало вздохнул вахмистр.

— Никаких следов не обнаружили?

— Так ночь же, господин ротмистр! Утром все осмотрим заново, глядишь, чего и обнаружим.

— Утром, утром!.. А вы представляете, где они будут утром, эти молодцы? Где их потом искать? По всей России?

Ротмистр Леонтьев работал всю ночь, а утром вместе с приставом, вахмистром и унтер-офицером еще раз осмотрел место ограбления поезда. Выбрано оно было, вполне удачно: насыпь невысокая, с обеих сторон к железнодорожному полотну подступает густой заболоченный лес, справа по движению — одна река, впереди — другая. Чтобы задержать возможную помощь поезду из Уфы, путь в двух местах завалили шпалами. И лишь со стороны разъезда, до которого было всего две версты, нападающим могла грозить опасность. Но разъезд не располагал никакими реальными силами и на помощь не пришел…