Бесславные ублюдки, бешеные псы. Вселенная Квентина Тарантино - [93]

В фактах о фильме КиноПоиск пишет: «Действие фильма разворачивается в той же вселенной, что и сюжет „Джанго освобожденного“, однако между собой эти два фильма никак не связаны»[376]. В фактическом измерении это относительно спорное утверждение: например, персонажей Сэмюэля Л. Джексона и Уолтона Гоггинса убили в «Джанго освобожденном». Вместе с тем, как мы говорили, во вселенной Тарантино одни и те же актеры могут не только играть разные роли, но и воскресать. Поэтому в онтологическом измерении вселенной Тарантино как таковой это может быть единый мир. И кстати, не является ли генерал Сэнфорд Смитерс тем самым «стариком Карракуном», у которого на плантации работали Джанго и его жена Брумгильда и который так эффектно говорил в камеру, чтобы их заклеймили и продали по отдельности? Но даже если нет, то по крайней мере на символическом уровне герой Брюса Дерна получил возмездие.

В таком свете «Омерзительная восьмерка» становится своеобразным продолжением «Джанго освобожденного», где нельзя не заметить множества связей. Так, по замыслу режиссера, в «Омерзительной восьмерке» должен был оказаться Джанго собственной персоной. Однако, судя по всему, Тарантино не стал делать из Джанго окончательного мерзавца, которым он на самом деле если и не являлся, то должен был стать. Майор Маркис Уоррен — это то, что стало бы с Джанго во время Гражданской войны и после нее, если бы он выжил. Вместо этого Тарантино вновь позволяет актерам, уже выступавшим в ролях не самых привлекательных персонажей, реабилитироваться и попробовать себя по другую сторону границы — но границы не добра и зла, очевидно, практически отсутствующей в «Омерзительной восьмерке», а границы человеческой природы. Ровно это Тарантино сделал с персонажами Кристофа Вальца в «Бесславных ублюдках» и «Джанго освобожденном»: в одном фильме обаятельный мерзавец, в другом — не менее обаятельный благородный европеец. Если герой Сэмюэля Л. Джексона был хитрым холуем, то теперь он становится самым дерзким представителем чернокожих, воевавших на стороне Севера. И если герой Уолтона Гоггинса был всего лишь главным из цепных псов мистера Кенди в Кендиленде, готовых по приказу господ кастрировать Джанго, теперь он, кажется, стал шерифом.

И две маленькие, но важные детали, на которые никто не обращает внимания. Во-первых, в «Омерзительной восьмерке» мы видим, что проблема расизма не только существует, но и получает разрешение. Скорее всего, Минни и Дэйв — муж и жена. Она обращается к нему, чтобы он спросил, «толстая ли у нее задница»; никого не смущает, что они вместе якобы уехали навестить мать Минни, и т. д. Но Минни — чернокожая, а Дэйв — белый. Тарантино показывает успешный «цветной» брак в США в середине XIX столетия, и никто не отзывается об этом союзе негативно, хотя, признаемся, это мог сделать кто угодно. Во-вторых, кажется, впервые во вселенной Квентина Тарантино появляется животное. И это черный кот. Нам показывают, как он наблюдает за резней в «галантерее Минни», когда туда нагрянула банда Джоди Домергю. После этого кота мы не видим. И если нас беспокоит вопрос его судьбы, то можно быть уверенным — с ним все в порядке. Мы даже знаем, как его зовут. В финальной версии сценария он вновь появляется, выпрыгивая из ниоткуда: «Кот Цезарь, который должен был все это время прятаться, наконец преодолевает свой страх», прыгает на кровать и присоединяется к Маркису и Мэнниксу. Умирающий майор Уоррен вопрошает: «Откуда ты заявился?», а Крис тем временем отмечает ту самую милую деталь насчет «старушки Мэри Тодд»[377]. Единственный герой, который остается в живых в конце фильма, — это кот Цезарь. Что ж, «галантерея Минни» — территория не только закона, но и кота Цезаря.

Тарантино разрешает свою диалектическую «трилогию», как можно было ожидать, примирением враждующих сторон. Почему трилогию? Потому что то, что связывает «Джанго освобожденного» и «Омерзительную восьмерку», заключается в спрятанном между этими фильмами времени: мы знаем, что происходило в Гражданскую войну, лишь по рассказам ее участников, собравшихся в хижине Минни. Но почему трилогия? Потому что между «Джанго освобожденным» и «Омерзительной восьмеркой» располагается «Хороший, плохой, злой» Серджио Леоне — время Гражданской войны. Шедевр Леоне как бы вписывается в эту историю. Итак, «Омерзительная восьмерка» — это ревизионистский «(спагетти-)вестерн» + хоррор / триллер + чернокожий антигерой». В то же время карточная колода остается той же самой, Квентин Тарантино виртуозно тасует жанровые карты и получает совершенно новый расклад.

Заключение. «Эффект Тарантино» и последствия

Конечно, сегодня невозможно обойтись без влияния Тарантино, но…

Бен Уитли

После успеха «Криминального чтива» в частности и Квентина Тарантино вообще, не получавшего специального образования и фактически пришедшего в мир кино из ниоткуда, огромное количество молодых людей, желающих сделать карьеру в Голливуде, решили пойти по его стопам. Очень важно, что далеко не всегда это было подражание — иногда молодые авторы лишь вдохновлялись его примером. В самом деле, кто еще из режиссеров, начинавших с независимого кинематографа, смог добиться того, чего добился Тарантино в кратчайшие сроки — буквально с 1992 по 1994 год, то есть с момента выхода «Бешеных псов» и до проката «Криминального чтива»? Как бы ни преуспевали другие независимые режиссеры, например Стивен Содерберг с его инди-прорывом «Секс, ложь, видео», их карьера в итоге не шла в гору столь быстрыми темпами. Еще важнее, что многие авторы не подражали и не вдохновлялись Тарантино — они просто воплощали дух времени или, напротив, соответствовали духу времени, мыслили в том же направлении. Возможно, режиссеры, которых тут же называли «работающими в стиле Тарантино», не хотели быть приписанными к этому бренду, и все же им ничего не оставалось. Как ранее Тарантино сравнивали с Мартином Скорсезе, Дэвидом Линчем и Джимом Джармушем, так позднейших авторов сравнивали с Тарантино. В конце концов многих из тех, кого звали «тарантиновскими подражателями» и кто сумел построить карьеру, в итоге прекратили считать эпигонами и теперь называют «оригинальными авторами», как, например, случилось с Гаем Ричи.