Бесславные ублюдки, бешеные псы. Вселенная Квентина Тарантино - [84]

Что касается второй линии аргументации критики, то журналистка Мун Харания (американка пакистанского происхождения) свою позицию сформулировала довольно точно. Она отрицательно оценивает «Джанго освобожденного», называя его «черным фильмом о черном насилии, созданным белым фетишистским взглядом и для белого фетишистского взгляда», и задается вопросом: «По крайней мере мы как социологи должны решить, могут ли когда-либо рабство и человеческие пороки быть объектами юмора или развлечения?»[326]. Что ж, это не такой уж и сложный вопрос. Коллега Харании (не журналистка, но ученая) Кейт Тимони (американка африканского происхождения) говорит конкретно: «Фильм предоставляет возможность для серьезных дискуссий о расизме, наследии американского рабства и прав человека в популярных медиа»[327]. Позиция Тимони не просто здравая, но и в целом более прагматичная: если есть повод обсудить важные вопросы в СМИ, почему бы этого не сделать? Впрочем, Харания своим вопросом лишь подтверждает то, что подход Тимони реально работает.

Что касается первой линии аргументации критического восприятия фильма, то Тарантино не угодил не только левым, но и правым. Почти все консервативные критики приняли «Джанго освобожденного» в штыки и сочли едва ли не личным оскорблением. В частности, чернокожий адвокат и медиаперсона Ларри Элдер заявил, что хотя в «Джанго освобожденном» мы наконец увидели долгожданного чернокожего героя, это неправильный герой. По словам Элдера, чернокожий герой, который направо и налево убивает белых, — это не то, чего ждали черные американцы от Тарантино[328]. Правоориентированной Дэбби Шлассел «Джанго освобожденный» не понравился не только как политический фильм, но даже как спагетти-вестерн. Она поставила картине едва ли не худшую оценку — четыре Маркса, одного правозащитника Джесси Джексона и одного борца за права чернокожих Эла Шарптона (она оценивает картины Рейганами, Обамами и т. д.)[329]. Еще один чернокожий правый, Армонд Уайт, остался недоволен тем, что Тарантино воскрешает неполиткорректный субжанр blaxploitation-фильмов, которые должны оставаться в позорном прошлом американцев[330]. Наконец, правый критик Джеймс Боумен предпочел придерживаться классической и универсальной линии критики, заявив, что «Джанго освобожденный» не имеет к реальности никакого отношения и потому недостоин серьезной политической дискуссии[331]. Единственным правым, кто был не слишком резок в оценке фильма, оказался консерватор Джон Хейворд. Признавая, что Тарантино не разделил бы такую трактовку, он все же сообщил своим читателям, что, только взяв в руки оружие, Джанго становится по-настоящему свободным человеком и получает возможность бороться за свою жизнь[332].

Но что примечательно, критика «Джанго освобожденного» не ограничилась медиапространством. Например, не раз упоминаемый второй сборник эссе, посвященный анализу метакинематографа Тарантино, отличается от первого тем, что как минимум треть текстов представляют собой критику Тарантино. Это, с одной стороны, свидетельствует о том, что фильм действительно попал в нерв американского общества, с другой — что серия становится более объективной (или предоставляющей право высказаться всем). И пускай эта критика чрезмерно политизирована, она делает книгу интересной и по-хорошему забавной, а фильму в каком-то смысле даже придает глубину. Но, конечно, не все «интерпретации» сборника выглядят убедительными. Так, Рейнальдо Андерсон, Д. Л. Стивенсон и Шанте Андерсон, обсуждая различные аспекты тарантиновской эстетики, приходят к выводу, что фильм потерпел катастрофическую неудачу, потому что возвращается к стереотипным репрезентациям расы, гендера и класса[333]. Райан Джей Уивер и Николь К. Катол отмечают, что «Джанго освобожденный» ориентирован на мейнстрим, то есть успокаивает белую аудиторию, позволяя ей забыть о грехах прошлого. И как в предшествующем эссе, в этом авторы критикуют Тарантино за то, что он продолжает использовать кинематографические стереотипы. По их мнению, клише «ковбоя» и «волшебного негра» по-прежнему обладают риторической силой, несмотря на то что в фильме некоторые атрибуты этих клише отсутствуют[334]. Дэвид Дж. Леонард особое внимание уделяет теме «белого искупления» и нарративу фильма, «ориентированному на белых». Леонард настаивает, что «Джанго освобожденный» — история белых людей (маскулинных белых людей), а сам фильм призван доказать статус Тарантино как «великого белого освободителя»[335]. Можно быть уверенным, что это провокационное и резкое эссе неслучайно поместили в самый конец книги.

Адилифу Нама высказался о «Джанго освобожденном» амбивалентно. Позиция исследователя такова, что, с одной стороны, то, как американское рабство репрезентируется в «Джанго освобожденном», резко контрастирует с образами, которые можно найти в классических и давно канонизированных голливудских фильмах типа «Унесенных ветром» Виктора Флеминга (1939), где чернокожие показаны фактически хорошо обученными домашними животными, счастливыми подчиняться своим хозяев. Вместе с тем Нама приходит к выводу, что удавшийся бунт чернокожего человека в контексте готической фантазии в лучшем случае аполитичен, в худшем — регрессивен