Бесславные ублюдки, бешеные псы. Вселенная Квентина Тарантино - [25]
Just a Dream
Похоже, что это все происходит наяву? Несмотря на то что в главе, посвященной онтологии вселенной Квентина Тарантино, я утверждал, что «Криминальное чтиво» относится к той части мира режиссера, которая близка к реализму или реальности, разумеется, фильм все равно остается чистым вымыслом. К сожалению, при теперь уже официальном переводе Андрея Гаврилова названия фильма на русский язык («Криминальное чтиво») теряется смысл слова fction — «вымысел». Собственно, на игре слова «фикция» во многом строит рассуждения в своей рецензии критик Сергей Кудрявцев, определяя, между прочим, жанр фильма как «экзистенциальная криминальная фикция»[105]. Играя со словами, Кудрявцев рассказывает, каким кино было до «Криминального чтива», а потом появился Тарантино и «сказал, что все это — сплошная фикция!»[106]. Иными словами, тема «вымысла» крайне важна как для фильма, так и для названия. Однако перевести «Pulp Fiction» точнее довольно сложно, потому что это не просто вымысел, но дешевый вымысел, если угодно, бульварный, который отсылает, как известно, к литературному жанру «крутого детектива». Собственно, до того как фильм «Pulp Fiction» стал «Криминальным чтивом», его переводили как «Бульварное чтиво», «Бульварщина» и, наконец, «Макулатура»[107]. И если бы понадобилось оттенить точный смысл перевода, то можно было бы исходить из того, что на самом деле «Pulp Fiction» — это «Дешевая выдумка». Следовательно, мир этой картины не такой уж и реальный, особенно если сравнить его с «Бешеными псами». Но при этом этот мир куда более реальный, чем в первом томе «Убить Билла» и в последующих фильмах режиссера.
И все же термин «вымысел» дает определенную подсказку к пониманию фильма. Если позволить себе беспардонную дешевую выдумку, можно сказать, что кино представляет собой противоядие от картины Дэвида Линча «Малхолланд Драйв» (2002), в которой переплетаются реальность и фантазия. В картине Линча героиня Наоми Уотс Бэтти (Дайан Сэлвин) в какой-то момент просыпается потому, что ее поначалу сладкая фантазия стала кошмаром, но реальность, от которой она до этого пыталась сбежать, оказывается едва ли лучше. В «Криминальном чтиве» не мистические, но вполне фантастические вещи встречаются в изобилии, начиная с загадочного ярко-оранжевого сияния из открытого чемодана, код которого, напомним, «666», и заканчивая извращенцами, совершающими свои грязные дела в подвале обычного ломбарда. К слову, очень важно, что насильники принадлежат к той части криминального дна Лос-Анджелеса, которая никак не пересекается с более уважаемыми гангстерами: например, извращенцы из ломбарда понятия не имеют, кто такой Марселас Уоллас, — это имя, судя по всему, наводит страх на более пристойных членов преступного городского общества. Не представляет ли мир «Криминального чтива» сон, фантазию? Давайте обратим внимание, что во вселенной «Криминального чтива» мало кто спит, несмотря на то что действие почти всех эпизодов происходит ранним утром. Не спит Джимми, разрешивший двум гангстерам придержать у себя труп, пока те не придумают, что с ним делать; не спит Лэнс, который проводит дома круглые сутки и, когда не занят продажей наркотиков, глубокой ночью смотрит телевизор и ест хлопья, которые, между прочим, едят на завтрак; не спит мистер Вульф, который выглядит «с иголочки» и вообще в ранний час присутствует на каком-то мероприятии (кстати, эта «вечеринка» в вечерних платьях и смокингах ранним утром куда интереснее того, что находится в таинственном чемодане). Не говоря уже о других персонажах, таких как группа «молодых партнеров» Марселаса Уоллеса. Винсент и Джулс даже немного ждут, прежде чем постучать в их дверь, потому что «слишком рано» — на часах 7:22 утра, однако молодые люди уже купили еду и завтракают.
Во вселенной «Криминального чтива» спит только боксер Бутч (причем дважды) и его девушка. Первый раз, перед матчем, Бутчу даже снится сон, второй раз он засыпает после матча от усталости (и сны ему уже не снятся), чтобы проснуться рано утром и отправиться на приключения. Бутч просыпается, чтобы оставить мир снов, возможно, не самых приятных фантазий и вернуться в реальность. И вместе с тем именно новелла, в которой главным героем является он, становится самой нереалистичной. Во-первых, Бутчу слишком везет, так как он приходит в свою квартиру в самый подходящий момент. Во-вторых, как отмечалось, место, куда он попадает вместе с Марселасом Уоллесом, разумеется, тоже максимально нереалистичное. Опять же по стечению обстоятельств герои попадают именно в этот ломбард. Однако все же это самые реальные моменты фильма: нам отчетливо дают понять, что это не сны Бутча и что реальность может быть куда фантастичнее и неожиданнее самых необычных фантазий. Грубо говоря, «Малхолланд Драйв», хотел того Линч или нет, показывает реальность более грубой, прозаичной, серой и несчастной. Реальность Линча скучна и невыносима, в то время как фантазии до определенного момента красочны и приятны. Иными словами, у Линча ужасна как реальность, так и мечта. Бутчу же в «Криминальном чтиве» не нужно фантазировать: возможно, для него попасть в подвал к парочке насильников предпочтительнее, чем еще раз услышать о смерти отца, тем более в тот момент, когда он смотрит, вероятно, любимый мультфильм. Таким образом, сон Бутча в «Криминальном чтиве» реалистичен и неприятен, в то время как сама реальность непрозаичная, красочная и, можно сказать,
До недавнего времени считалось, что интеллектуалы не любят, не могут или не должны любить массовую культуру. Те же, кто ее почему-то любят, считают это постыдным удовольствием. Однако последние 20 лет интеллектуалы на Западе стали осмыслять популярную культуру, обнаруживая в ней философскую глубину или же скрытую или явную пропаганду. Отмечая, что удовольствие от потребления массовой культуры и главным образом ее основной формы – кинематографа – не является постыдным, автор, совмещая киноведение с философским и социально-политическим анализом, показывает, как политическая философия может сегодня работать с массовой культурой.
Не так давно телевизионные сериалы в иерархии художественных ценностей занимали низшее положение: их просмотр был всего лишь способом убить время. Сегодня «качественное телевидение», совершив титанический скачок, стало значимым феноменом актуальной культуры. Современные сериалы – от ромкома до хоррора – создают собственное информационное поле и обрастают фанатской базой, которой может похвастать не всякая кинофраншиза. Самые любопытные продукты новейшего «малого экрана» анализирует философ и культуролог Александр Павлов, стремясь исследовать эстетические и социально-философские следствия «сериального взрыва» и понять, какие сериалы накрепко осядут в нашем сознании и повлияют на облик культуры в будущем. В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.
Многие используют слово «культовый» в повседневном языке. Чаще всего этот термин можно встретить, когда речь идет о кинематографе. Однако далеко не всегда это понятие употребляется в соответствии с его правильным значением. Впрочем, о правильном значении понятия «культовый кинематограф» говорить трудно, и на самом деле очень сложно дать однозначный ответ на вопрос, что такое культовые фильмы. В этой книге предпринимается попытка ответить на вопрос, что же такое культовое кино – когда и как оно зародилось, как развивалось, каким было, каким стало и сохранилось ли вообще.
«…Теперь календарь есть в полном смысле книга настольная и необходимая для всех сословий, для средних в особенности. В самом деле, чего в нем нет? Чего он в себе не заключает? Это и святцы, и ручная география, и ручная статистика, и ручная хроника годовых событий, и книжка, знакомящая читателя с именами всех коронованных особ современной Европы…».
Рецензия – первый и единственный отклик Белинского на творчество Г.-Х. Андерсена. Роман «Импровизатор» (1835) был первым произведением Андерсена, переведенным на русский язык. Перевод был осуществлен по инициативе Я. К. Грота его сестрой Р. К. Грот и первоначально публиковался в журнале «Современник» за 1844 г. Как видно из рецензии, Андерсен-сказочник Белинскому еще не был известен; расцвет этого жанра в творчестве писателя падает на конец 1830 – начало 1840-х гг. Что касается романа «Импровизатор», то он не выходил за рамки традиционно-романтического произведения с довольно бесцветным героем в центре, с характерными натяжками в ведении сюжета.
«Кальян» есть вторая книжка стихотворений г. Полежаева, много уступающая в достоинстве первой. Но и в «Кальяне» еще блестят местами искорки прекрасного таланта г. Полежаева, не говоря уже о том, что он еще не разучился владеть стихом…».
Рецензия входит в ряд полемических выступлений Белинского в борьбе вокруг литературного наследия Лермонтова. Основным объектом критики являются здесь отзывы о Лермонтове О. И. Сенковского, который в «Библиотеке для чтения» неоднократно пытался принизить значение творчества Лермонтова и дискредитировать суждения о нем «Отечественных записок». Продолжением этой борьбы в статье «Русская литература в 1844 году» явилось высмеивание нового отзыва Сенковского, рецензии его на ч. IV «Стихотворений М. Лермонтова».
«О «Сельском чтении» нечего больше сказать, как только, что его первая книжка выходит уже четвертым изданием и что до сих пор напечатано семнадцать тысяч. Это теперь классическая книга для чтения простолюдинам. Странно только, что по примеру ее вышло много книг в этом роде, и не было ни одной, которая бы не была положительно дурна и нелепа…».
«Имя Борнса досел? было неизв?стно въ нашей Литтератур?. Г. Козловъ первый знакомитъ Русскую публику съ симъ зам?чательнымъ поэтомъ. Прежде нежели скажемъ свое мн?ніе о семъ новомъ перевод? нашего П?вца, постараемся познакомить читателей нашихъ съ сельскимъ Поэтомъ Шотландіи, однимъ изъ т?хъ феноменовъ, которыхъ явленіе можно уподобишь молніи на вершинахъ пустынныхъ горъ…».