Бессердечные - [39]

К дому, где жила Мэри с родителями, надо было идти через поле. У входа, на усыпанном гравием пятачке, стояла повозка; неподалеку висели старые качели с доской и качели-колесо, покрытые снежной коркой. Перед тем как подняться на крыльцо, Люси искоса посмотрела на Эмили.

– Спасибо тебе за все. Ты мне очень помогла.

– Не за что, – ответила Эмили.

Люси прислонилась к перилам, давая понять, что разговор еще не закончен. Эмили смотрела, как двигается ее горло, когда она глотает… В свете косых лучей угасающего солнца глаза Люси казались еще более зелеными.

– Почему ты здесь оказалась?

У Эмили сжалось сердце. Из дома донеслось клацанье.

– Э-это ты о чем? – заикаясь, спросила она. Как Люси догадалась?

– Никак не могу понять. Что ты натворила?

– Натворила?

– Но ведь тебя отправили к нам, потому что у нас здесь более традиционная община. – Люси разгладила сзади свое длинное шерстяное пальто и села на деревянные ступеньки. – Чтобы ты вернулась на стезю добродетели, да? Очевидно, с тобой случилось что-то неприятное. Если хочешь облегчить совесть, расскажи. Я буду молчать как рыба.

Несмотря на кусачий холод, у Эмили вспотели ладони. В памяти всплыла комната Айзека. Она поморщилась, представив, как они, смеясь, лежали голые под одеялом на его кровати. Казалось, это было так давно, будто и не с ней вовсе. Всю жизнь она думала, что первая сексуальная близость будет чем-то особенным и значимым, чем-то таким, что она будет лелеять в душе до конца своих дней. А оказалось, что это ужасная ошибка.

– Я согрешила с одним парнем, – призналась она.

– Я так и подумала. – Люси ковыряла торчавшую из ступеньки щепку. – Хочешь поговорить об этом?

Эмили пристально всматривалась в лицо Люси. Казалось, та была совершенно искренна, в ее словах не слышалось ни любопытства, ни осуждения. Эмили опустилось на крыльцо рядом с ней.

– Я думала, у нас с ним любовь. Поначалу все было так чудесно. Но потом…

– Что произошло? – спросила Люси.

– Да просто ничего у нас с ним не получается. – Глаза Эмили наполнились слезами. – Он меня совсем не знает. И я его не знаю.

– Ваши родители против того, чтобы вы встречались? – допытывалась Люси, хлопая длинными ресницами.

– Нет, вообще-то, это его родители против, – саркастически фыркнула Эмили. Тут ей даже лгать не пришлось.

Люси кусала один из своих маленьких ноготков серповидной формы. Входная дверь отворилась. Выглянула какая-то женщина с суровым лицом, наградила их сердитым взглядом и снова исчезла в доме. На девушек пахнуло лимонным запахом моющего раствора. Из дома доносились голоса женщин, переговаривавшихся на пенсильванско-немецком диалекте, который очень напоминал немецкий язык.

– У меня, по сути, такая же ситуация, – прошептала Люси.

Заинтригованная, Эмили вскинула голову. И тут ее осенило.

– Это тот парень, который недавно выбежал из твоего дома?

Взгляд Люси метнулся вправо. На крыльцо поднимались две женщины-амиши. Любезно улыбнувшись девушкам, они вошли в дом. Едва дверь за ними закрылась, Эмили тронула Люси за руку.

– Я не проболтаюсь. Клянусь.

– Он живет в Херши, – сказала Люси почти шепотом. – Я познакомилась с ним, когда покупала ткань для мамы. Родители убьют меня, если узнают, что я до сих пор с ним общаюсь.

– Почему?

– Потому что он – англичанин, – объяснила Люси уныло. «Англичанами» амиши называли всех остальных – обычных, людей, которые жили по законам современной цивилизации и пользовались ее благами. – И потом, они уже потеряли одну дочь. Нельзя, чтобы они и меня потеряли.

Эмили внимательно вглядывалась в лицо Люси, пытаясь понять, что она имела в виду. Взгляд Люси был прикован к обледенелому пруду по другую сторону улицы, где на берегу в гнезде нудно крякали две утки. Когда она снова повернулась к Эмили, ее губы дрожали.

– Вчера ты спросила, где моя сестра Ли. Она уехала во время румшпринги.

Эмили кивнула. В статьях Википедии, посвященных амишам, она читала, что «румшпринга» – период, на время которого молодые амиши вправе покинуть отчий дом и попробовать вкус другой жизни: носить нормальную одежду, устраиваться на работу, водить автомобиль… в общем, делать все то, что для Эмили было в порядке вещей. Через какое-то время они либо возвращались в веру амишей, либо навсегда покидали свою общину. И, кажется, если молодые амиши выбирали мирскую жизнь, многие из них уже никогда не встречались со своими родными.

– И она… так больше и не вернулась, – добавила Люси. – На первых порах сестра писала родителям, рассказывала, чем занимается. И вдруг… перестала. Ни писем. Ни единой весточки. Просто… исчезла.

Эмили вжалась ладонями в твердые, истертые деревянные планки крыльца.

– Что с ней сталось?

Люси сгорбилась.

– Не знаю. У нее был парень из нашей общины. Они долго встречались, с тринадцати лет, но мне всегда казалось, что в нем есть что-то странное. Просто… в общем, я считала, что он недостоин ее. Так обрадовалась, когда он решил навсегда уйти по окончании румшпринги. Но он хотел, чтобы Ли ушла вместе с ним – умолял ее. Она всегда отвечала ему отказом. – Люси щелчками сшибла засохшую грязь со своих черных ботинок. – Родители думают, что Ли умерла – либо в результате несчастного случая, либо, может, по естественным причинам. Но мне всегда не давала покоя мысль… – Люси умолкла, качая головой. – Они часто ссорились. Порой очень бурно.