Кандор Х начал писать свой дневник в двадцать лет. Сначала он думал, что это будет история его любви с подругой детства, просто несколько воспоминаний, оставшихся не только в памяти, но и на бумаге. Однако сразу после первых записей его жизнь резко изменилась, а дневник превратился сперва в историю любви с другой девушкой, затем — в сборник воспоминаний обо всём: войнах, приключениях и первых годах правления. И наконец — в нечто вроде исповеди, где он, гордый великий король, изливал свою боль. Пожелтевшие и закручивающиеся на концах от времени страницы хранят события, когда правитель Веридора Кандор Х, прозванный в народе Жестоким, плакал от горя и бессилия.
Сначала он был уверен, что заберёт этот дневник с собой в могилу, однако участившиеся покушения красноречиво намекали, что у него может и не быть похорон. К пятидесяти годам Кандор Х надеялся, что однажды его старший сын, с которым, возможно, они так и не увидятся на этом свете после его изгнания, найдёт этот дневник, прочитает, поймёт его и простит.
Лилиан
Я с малых лет знал, что женюсь на Лилиан. Древнейший аристократический род, единственная наследница, в приданное практически половина южных земель, богатейших в королевстве, с соответствующим доходом. А ещё красавица и умница, ну, это уже мне подарок, а не государству. Нас обвенчали ещё в мои десять. Мы всё детство и отрочество провели вместе, бегали, резвились, смеялись. Кажется, мы уже в каком-то смысле любим друг друга.
Похоже, свадьба на время откладывается. Какой-то дряхлый старикашка, мнящий себя великим лекарем, заявил отцу, что у Лилиан проблемы с женским здоровьем. А ведь сначала хотели пожениться на её пятнадцатилетие. Ну ничего, время ещё есть. Поездит на лечебные воды, а этому трухлявому пню, если надо, отвесим золота, только бы умолк со своими высоконаучными гипотезами.
Лилиан уже минуло шестнадцать, мне — двадцать один, и игры наши стали отличаться от детских. Пора, давно пора родителям договориться о нашей свадьбе, а то так мы наследника заделаем до венчания. Видел бы посол от Отче, как я увлекаю её в тёмные углы, целую… Вот скандал бы был! И отца бы удар хватил от осознания, сколько соборов придётся настроить и сколько в довесок «пожертвовать на светлые деяния во славу Единого» Отче! Этот вымогатель и так с любого три шкуры сдерет, а уж за наши с невестой развлечения и не такой кусок отхватит! Лилиан позволяет мне многое: расстёгивать корсаж, ласкать и целовать грудь, но стоит потянуться к юбке, останавливает. Зато сама не стесняется ни в коей мере.
Сегодня утащил Лилиан из бального зала в сад прямо во время нравоучительной тирады Отче. Под высоким клёном, она стянула с меня камзол с рубашкой, потом опустилась на колени и потянулась у ремню. Я попробовал остановить её, но сдался под взглядом прекрасных каре-зелёных глаз и её излюбленным «Я только посмотрю». Мда, любознательная она: её «только посмотрю», а потом «только потрогаю» и «вот так вот надо или только языком» вылилось в два миллиона золотых, которые я заплатил застукавшему нас дворецкому. Но это того стоило…
Вэлла
Наконец вопрос решился, назначили дату нашей свадьбы, и мне придётся возвращаться из посольства через север… Северный предел. Невероятный край. Горы, метели завывают и клубятся, а люди там… Раньше они казались мне холодными, не умеющими радоваться жизни. Но сейчас я убедился, что в снежных землях, возможно, самые горячие и страстные сердца.
Ночь. Темень. Я подъезжал к какой-то маленькой деревеньке и думал попроситься на ночлег. Постучался я в маленький домик, стоящий на отшибе. Мне открыла женщина в длинном плаще, с наброшенным на голову капюшоном. Я думал, может, она выйти куда собиралась, но незнакомка пригласила меня в дом, а плащ так и не сняла. Я уж не стал спрашивать, с чего бы это. Мало ли, может, у неё шрам на лице или ожог. Накормила она меня на славу и даже наливочку домашнюю достала. Вкусная наливочка была! После ужина я хотел было подняться и постелить себе на полу, но хозяйка вдруг скользнула ко мне, словно кошка, устроилась на коленях и сказала:
— Ты останешься здесь, со мной, и женишься на мне, потому что ты меня любишь, — и откинула капюшон.
Не было у неё никакого уродства, а прятала она неземную красоту. Волосы цвета воронова крыла, длинные, шелковые, кожа мраморно-белая, губки пухлые, красные, носик аккуратный, прямой, брови под цвет волосам чернющие, ресницы густые, бархатные, и глаза… какие у неё глаза! Словно небо Северного Предела в них отразилось. Только я взглянул в эти самые невероятные на свете глаза, как в их глубине вспыхнуло что-то… Я сразу узнал приворот, но не подавил его, а позволил пьянящему чувству завладеть мной. Тогда я подумал, что передо мною обычная деревенская шлюха, желающая стрясти побольше золотишка с заезжего лорда. Что ж, почему бы не позволить ей выполнить свою работу и щедро не отплатить? Каково же было моё изумление, когда уже имеющий сноровку в раздевании женщин я в считанные секунды избавил её от простенького платьица и грубой нижней рубашки, а эта чародейка не начала умело ублажать меня, а смущённо отводя взгляд, робко пыталась прикрыть свою наготу. Поначалу она даже пыталась скрыть от меня своё возбуждение, до крови кусая губы и удерживая дыхание в норме, но потом, конечно, расслабилась под моими ласками. Но глаза смотрели тревожно. Невероятная догадка пришла мне в голову: девственница! Юная прехорошенькая, свеженькая, соблазнительно невинная девушка! Ну, я просто не мог отказаться от такого лакомства.
