Беспризорник Кешка и его друзья - [43]

Гости стояли группами, сидели, разговаривали в ожидании ужина. Говорили больше всего о последних событиях — о налетах партизан.

Хозяйка дома, в черном бархатном вечернем платье, наконец выплыла на середину зала. Любезно улыбаясь направо и налево, она пригласила гостей к столу, и сама первая двинулась в столовую.

Усаживаясь, она довольным взглядом окинула богато сервированный стол. Все было в полном порядке, и хозяйка с улыбкой подняла хрустальный бокал, приглашая следовать ее примеру.

Старый генерал скоро охмелел. Осоловелым взглядом он окинул стол с изысканными закусками и заметил своим командирским басом:

— Обожаемая Августа Николаевна! Вы — волшебница! Лавки в нашем городе почти пусты, где же вы достаете все эти чудеса? Где этот рог изобилия?

— Все очень просто! — отозвалась попечительница. — Чурин, Кунст и Альберс доставляют из Маньчжурии. Почти все оттуда.

— Но, Августа Николаевна, если все из Маньчжурии, так не завезите опять чуму или холеру — там этого тоже немало! — попытался пошутить сидевший напротив коннозаводчик.

Никто не засмеялся.

— Кстати, господа, — продолжал коннозаводчик, — я слышал, в Екатеринбурге образован комитет по борьбе с тифом. Он предложил отменить рукопожатия — ведь не плохо придумано! Это же прямая зараза! Не образовать ли у нас в Никольске такой же комитет, а? Ведь у нас даже не тиф, а злейшая холера. Азиатская!

— Дражайший Николай Касьянович, вы, значит, отказываетесь целовать дамские ручки? — раздался голос войскового старшины. — Непохвально!

В ответ загремел смех. Действительно — к чему помнить о холере, если сейчас так светло, тепло, весело.

Жена коннозаводчика говорила своему соседу, артиллерийскому офицеру:

— Нет, нет и не спорьте, — хотя офицер и не собирался с ней спорить. — Убеждения простого люда очень шатки. Его можно и нужно привлечь на нашу сторону. А то что в самом деле? Покоя нет! Забастовки! Дрожи за свою жизнь! Ведь весной, еще совсем недавно, стреляли во Владивостоке в генерала Хорвата, а какой он чудесный человек. Говорят, что во Владивостоке формируется специальный отряд жандармов. Это было бы чудесно! А то кто же будет нас охранять?

— Надежда Петровна! — ответил ей артиллерийский офицер, занятый своей тарелкой. — Не беспокойтесь! Мы охраним вас. Мы ведь военные. Это наш долг. Но, конечно, нужны решительные меры. Я считаю необходимым всех рабочих в десятиверстной полосе вдоль железной дороги приписать к полкам стоящих там гарнизонов и распространить на них воинский устав и Дисциплину. Если забастовал — расстрелять! Вот!

Оратор выпил бокал вина и снова начал трудиться над вкусным блюдом.

— Батюшка, — спросил коннозаводчик — священника, — а не может ли бог напустить мор на большевиков?

Поп искоса взглянул на спрашивавшего, вздохнул и ответил дипломатично:

— Бог всегда с нами. Он знает наши скорби. Нужно только нам-то не забывать его. В этом все дело. И тогда господь поможет.

— Батюшка, а как вы теперь в церквах-то поминаете? — домогался сосед. — Ведь власти у нас то и дело меняются?

— А очень ясно и бесспорно. Поминаем мы богохранимую державу российскую, правительство ее и войско ее. Какая власть ни будет, а все правильно выйдет. Хе-хе!

Наконец загремели стулья, гости встали из-за стола и перешли в зал. Музыканты заиграли вальс. Хозяйка с генералом танцевала в первой паре. Они забыли про неприятности, про дела, про партизан. А вслед за ними закружились другие пары. Мелькали цветные платья дам, мундиры офицеров, погоны, ордена, позвякивали шпоры.

«Как хорошо! Если бы не революция! Если бы не эти большевики, — думал взволнованный бойскаут Жорж, с завистью смотря на танцевавших, — непременно был бы я генералом!»

Он выхватил из лубочной шкатулки горсть конфетти, швырнул на головы танцующих, а потом в разные стороны бросил серпантин. Разноцветные ленты полетели: обвивая пары. Стало еще веселее.

Следующий вальс Августа Николаевна отдала штабс-капитану Осечкину. Осечкин танцевал с упоением: он лихо запрокидывал голову, притоптывал каблуками лакированных сапог, позванивал серебряными шпорами. Вальс растрогал его душу. Сейчас у него были две заветные цели: добиться руки богатой вдовы Градобоевой и обосноваться в Харбине, чтобы там в безопасности выждать, пока в России воскреснет рухнувшая монархия.

— Августа Николаевна, — Осечкин показал глазами обвившую их голубую ленту, — вы видите?

Градобоева улыбнулась, задорно посмотрела на штабс-капитана.

— Вадим Петрович, говорите без обиняков. Чего же я не замечаю?

Штабс-капитан молчал и еще сильней кружил ее в вихре вальса.

— Вы молчите, друг мой? — улыбаясь, спрашивала она. — Не скрытничайте.

Он повторил:

— Августа Николаевна, вы видите голубую ленту?

— Предположим. Ну и что же?

— Как бы это выразиться? Эта голубая лента обвилась вокруг нас, — Осечкин опять замялся. — О, если бы это так было навеки! Навсегда. Мои мысли заняты только этим.

Артиллерийский офицер, танцевавший с женой коннозаводчика, задел локтем Осечкина, и голубая лента порвалась.

— Плохая примета, Вадим Петрович, — засмеялась Градобоева. — Ваша голубая лента обманчива. Молчите, друг мой? Вам нечего сказать?