Беспризорник Кешка и его друзья - [41]

Крыша скрипела все сильнее. Кешка с опаской посмотрел на потолок и стал глубже зарываться в солому. Он долго не мог заснуть от холода. Ему не хотелось даже шевелиться. Затем он пересилил себя, встал и хотел выйти из ночлежки, чтобы посмотреть, что делается на улице.

В пустой лавке Кешке показалось, что кто-то отрывает доски у лаза, через который они проникали в свое убежище. Может, ветер? Вон что он делает на улице. Нет, скрип не на улице, а в лавке.

Кешка еще внимательней вслушался. Сперва заскрипела крыша, раздался свист ветра, и опять послышался скрежет гвоздей. Беспризорник вздрогнул, на цыпочках подошел к лазу, отодвинул доску, служившую «дверью», и стал всматриваться в щель противоположной стены.

Подозрение его оправдалось. К своему ужасу, он увидел освещенные электрическим фонариком погоны полицейского, услышал звяканье шпор, торопливый шепот и треск досок. «Полиция!» Кешка бесшумно попятился назад, закрыл лаз на засов, вскочил в ночлежку и, разгребая солому над головами товарищей, тревожно крикнул:

— Братва, шухер!

И этого было достаточно, чтобы крепко спавшие мальчики моментально вскочили на ноги. Кешка возбужденным взглядом обвел всех и с волнением в голосе произнес:

— Полиция во второй лавке!

Ребята задрожали, а Корешок совсем растерялся. Он так и присел на солому на том месте, где стоял. Остальные двое не знали, на что решиться, и выжидательно смотрели на Кешку.

— Не мешкать! Ты что, дурень, сел?! — прикрикнул Кешка на Корешка. — Вставай! — Потом повернулся к остальным и тихо прошептал: — Братва, быстро собирать шмутки и вира отсюда!

Лагерь беспризорников всполошился. Мальчишки забегали. Свеча сильно замигала и чуть не погасла. Каждый хватал, по его мнению, самое главное. Лу торопливо запихивал за пазуху какую-то тряпку. Ванька совал в карман порванную рукавицу и впопыхах неправильно застегнул полу пиджака. Корешок подхватил ломик-фомку и взвалил его себе на плечо. Кешка сердито зашептал ему:

— Брось, Корешок, лом! Сдурел, что ли?! Такую тяжесть брать! Как улепетывать будешь?!

Он подбежал к потайному выходу, вытащил шпонку, сделанную из большого гвоздя, и отодвинул доску.

— Вылазь, живо! Хвачу вот по загривку!..

Подстегиваемые страхом, Корешок и Ленька одновременно сунулись в отверстие и стукнулись головами.

— Куда ты лезешь? Хочешь первый деру дать? Дудки! Дай мне пролезть! — недовольно заворчал Корешок, отталкивая Лу.

Ленька не уступал. Но тут же почувствовал, как кто-то дернул его за шиворот. Это Кешка бесцеремонно оттащил Леньку от дыры и с силой вытолкнул прямо в снег Корешка.

— Теперь лезь ты, да быстрей, ворона! А то как два козла. Нашли когда спорить!

3

На улице беспризорники по-настоящему почувствовали дурную погоду. Снегу было по колено, а людей — ни единой души. В ночной темноте мигали редкие электрические лампочки, освещая особняки богатых домовладельцев. Ребята, зябко поеживаясь, сгрудились около Кешки. Они покинули свое единственное, считавшееся надежным пристанище.

— Ишь, как зима окрысилась, — заметил Лу, пряча подбородок в воротник.

— Где крыса? — не понял Корешок.

Он посинел, съежился и часто шмыгал носом. В эту минуту он напоминал скованного морозом нахохлившегося беспомощного воробья.

— Какая тебе крыса! Говорю, по-го-да ок-ры-си-лась. Вон как крутит! — повторил Лу, стараясь перекричать ветер.

Кешка с тревогой посмотрел на оборванные бураном провода и тяжело вздохнул. «Куда теперь идти? Надо спрятаться так, чтобы полиция не нашла. Двинуться на постоялый двор? Там нужно платить и полиция проверяет паспорта у ночлежников. На вокзал? Там опять полиция кишмя кишит. Но тогда куда?»

Так ничего не решив, Кешка пошел наугад в подветренную сторону, увязая по колено в снегу и попеременно подставляя ветру то спину, то бок. Остальные мальчики гуськом плелись за ним, боясь, чтобы их не настигла полиция.

Ванька согнулся в три погибели и старался ни на шаг не отставать от Кешки. За ним плелся Лу, одетый в пальто, сшитое еще матерью. Он поглядывал на спину Ваньки, стремясь не потерять его из виду. Когда снег сыпал Леньке в лицо, затрудняя дыхание, он отворачивался. Шествие замыкал Корешок. Ветер легко швырял его маленькую фигурку из стороны в сторону, метель злобно металась над головой, мороз обжигал щеки. Корешок беспомощно закрывал глаза и еле сдерживал слезы. А ветер все крепчал и крепчал. Наконец Корешок вынужден был остановиться. Над ним загудели и лопнули провисавшие телеграфные провода.

— Дош-лый, ку-ды ве-де-ешь! — донесся до Кешки голос Корешка.

Кешка не знал, что ответить, и молчал. Прошло еще несколько томительных минут.

— Ку-ды ве-де-ешь?..

Кешка повернулся и хотел сказать товарищу несколько утешительных слов, но у него вырвалось против воли:

— Не знаю!

Сильный порыв ветра перехватил Кешке дыхание, заставил остановиться. Но через несколько секунд он боком упрямо двинулся дальше.

Ребята растянулись, стали заметно отставать друг от друга. Они думали о том, где получить хоть временное пристанище от разбушевавшейся стихии, от полиции? Кешка проклинал свою бродячую жизнь и сетовал на себя, что не смог тогда уговорить матроса Налетова взять его с собой в партизанский отряд. Вдруг он вспомнил Нахаловку, родной дом с маленьким окном, большие теплые полати и ласковую мать, все увещевавшую его быть примерным, не хулиганить, а главное — найти свое место в трудной жизни. Обязательно научиться какому-нибудь ремеслу, его за плечами не носить — сапожному, сулившему заманчивое тепло и сухость, дескать, «не будет капать над головой», или плотницкому, что было менее желательно — оно требовало хорошего здоровья, которого Кешка в ту пору не имел. «Хворый он у меня, — говорила мать людям о Кешке. — Ему бы работать в тепле. Подучил бы кто его подметки да подборы подбивать к старым штиблетам. Ремесло хорошее, и всегда кусок хлеба будет».