Беспокойный характер - [8]

— Девочки! Подождите! — попробовала остановить их Валя. Голос у нее был испуганный, тоненький. — Она пошутила! Это с ней случается, по глупости!

— Никого мне не нужно! Оставьте меня в покое!

Мне никто не ответил. Когда я подняла голову, девочек уже не было. Одна Валя, присев на корточки, забирала снег руками и зачем-то прикладывала его к щекам. Редкие снежинки, падая, оседали на ее черных косах, на спине, ложились на берет… Одна из них, зацепившись за ресницы, задрожала, растаяла и заблестела крошечной каплей. Мне стало вдруг грустно. Завернутая ваза, неуклюже накренившись на один бок, попрежнему торчала из сугроба. Схватив ее, я, не разбирая дороги, зашагала домой. Дверь открыла мама. Быстро раздевшись, я прошла в комнату. На диване стоял раскрытый чемодан. Папа, согнувшись, укладывал вещи.

— Какая красивая ваза, — сказала мама, развернув пакет. Она поднесла вазу к окну. Голубоватые огоньки, играя, причудливо засверкали в острых гранях. Мама повернулась к Вале и нахмурилась.

— Ты о чем плакала? — спросила она с беспокойством.

— Наверное, не поделили, кому вазу нести, — усмехнулся папа.

— И совсем не в этом дело! — заволновалась Валя.

Мама поставила на стол вазу. Огоньки в гранях исчезли, погасли.

— Лена перессорилась со всеми девочками. И все от нее ушли.

В комнате стало очень тихо. Было слышно, как в кухне из-под неплотно завернутого крана капала в раковину вода. За окном тревожно шумел голыми ветвями высокий тополь.

Захлопнув крышку чемодана, папа сел на диван.

— Елена, поди сюда, — подозвал он меня.

Усадив нас с Валей рядом с собой, он положил руку мне на плечо. Мне хотелось прижаться к его широкой ладони, немножечко всплакнуть и все рассказать. Но, взглянув на Валю, я вдруг снова рассердилась и почувствовала себя незаслуженно обиженной.

— Я слушаю. Зачем прячешь глаза? Смотри прямо, — сказал папа.

— Они все такие… — начала я, заикаясь от волнения.

Я думала, что папа, выслушав, пожалеет меня, и, конечно, согласится со мной, обвинив во всем подруг. Но он молчал, хмурился и смотрел на маму, у которой сразу побледнело лицо, а на лбу появилась узкая глубокая морщинка.

— Как же ты теперь будешь? — спросил папа, когда я кончила свой рассказ.

Взглянув на часы, он забеспокоился. Поезд отходил через час.

— Никак! Я сама. Одна буду. Очень они мне нужны!

— Одна? — удивился папа и поднялся с дивана. — Как же ты будешь одна?

— Так и буду, — упрямо ответила я.

— Хорошо! — Папа едва приметно усмехнулся и, немного подумав, прибавил: — А вдруг заболеешь, пролежишь долго в больнице, отстанешь в занятиях ото всех. И придется тебе тогда, голубушке, оставаться на второй год в шестом классе…

— Почему это? — перебила я. — Гету-то мы ведь вытянули. Наташа сразу соберет сбор…

Валя громко засмеялась, мама улыбнулась.

— А тебе не будут помогать! — отрезал папа. — Скажут тебе: «Если ты такая эгоистка и мы тебе не нужны, так и оставайся одна».

Мне стало как-то не по себе: «Не могут так наши девочки поступить!.. А вдруг папа прав?»

— Запомни, Елена: жить без коллектива, без друзей невозможно. Товарищи всегда помогут тебе в беде, посоветуют. Ты хорошенько подумай, Елена. Ты большую ошибку сделала. Если не сумеешь разобраться сама в своем поступке, то попроси подруг, они тебе помогут.

— Вот еще! — возмутилась я. — Я и сама разберусь!

В эту ночь я долго не могла заснуть. Подушка казалась жесткой, одеяло очень тяжелым. Я сердилась на Валю, которая сладко спала, свернувшись клубочком. Очень хотелось, как обычно, перебраться к ней или я маме, но я не решалась.

— Все равно первая не буду мириться, — думала я, ворочаясь с боку на бок. — Посмотрим ещё! Гетка завтра сама прибежит заниматься со мной по географии.

Уже засыпая, я услышала, как тихо скрипнула половица и надо мной наклонилась мама. Она осторожно поправила одеяло, немного постояла и неслышно ушла.

* * *

Я проснулась от сдержанного шопота.

Утро. Спальня залита солнцем. Около Вали сидит мама. Она держит на коленях большую коробку шоколадных конфет, перевязанную синей ленточкой. Солнечные блики скользят по маминому грустному лицу, путаются и играют в ее темных волосах… Валя натянула до подбородка одеяло, что-то тихо рассказывает. Еще раз взглянув на коробку, лежащую на коленях у мамы, я вспоминаю, что сегодня женский праздник. Моментально вскакиваю с постели. За зеркалом спрятан флакон любимых маминых духов «Белая сирень».

— Спасибо, дочка, — говорит мама и, не посмотрев на подарок, откладывает его в сторону.

— Это же твои любимые, мама! — восклицаю я. — Хочешь откупорю?

Но мама притягивает к себе мою голову, гладит спутанные вихры… От серого маминого халата пахнет резиновым клеем, бензином и ещё чем-то таким знакомым, приятным… Мама работает в гараже кладовщиком.

— Мама! — тихо произношу я. — Знаешь, мама, я кажется…

Тут я встречаюсь взглядом с Валей и умолкаю. Так нам с мамой в это утро и не удается поговорить. Уходит она на работу недовольная, опечаленная. «Поговорим вечером», — решаю я и сажусь за уроки.

Наш стол разделен на две половины. Одна — моя, другая — Валина. На стороне сестры книги лежат ровной стопкой. У меня они все время почему-то валятся на сторону, падают на пол, словно им мало места на столе. Внутренне торжествуя, я раскрываю учебник.