Бешеный волк - [10]

– Спасибо, – ответила Людмила, но при этом, мне показалось, что в ее глазах появилось что-то кровожадное.

– Извини, я сейчас встану, – сказал я.

– Не надо…

Так получилось, что в своей жизни я видел очень многое: северное сияние и корабли на морском дне, раздражающую очередь на «Джоконду» и ажиотаж вокруг Пеле на поле, я видел даже землетрясение в Средней Азии, а вот что такое цунами, мне пришлось ощутить только теперь. И ей богу, землетрясение – это ерунда, по сравнению с тем, что произошло через две минуты после того, как моя третья жена вошла в мою среду обитания. А как она кричала:

– Импотент!!! Мерзавец! Сволочь! – и снова, – Импотент!!!

Я не совсем понимаю, почему в пятьдесят два года, импотент, это обязательно сволочь, но предпочел не входить в дискуссию и помалкивать, храбро спрятавшись под одеяло. И этим спас себя.

Цунами, это не долговременные затяжные дожди. И последним было что-то о том, что от таких, как я, помощи ждать нечего, даже в том случае, если захочешь купить себе новый кожаный плащ.

И тогда я перехватил инициативу:

– Тебе не хватает двухсот долларов?

– Откуда ты знаешь?

Мне удалось, озадачит Люду в третий раз подряд. Кажется, первый раз в жизни:

– Я вообще знаю многое из того, что меня не касается.

Если от любви до ненависти один шаг, то от ненависти до любви должно быть не больше. Об этом говорит теория комплексных векторов, а мне всегда казалось, что наука куда ближе к реальной жизни, чем мы обычно думаем.

И законы Ома и Ньютона – это законы не физики, а жизни.

– Вообще-то, верно. Мне нужно двести долларов на кожаный плащ, но я все равно не пойму, откуда ты это знаешь. Кому-то еще покупал?

Я молча протянул ей зинины двести долларов, а Людмила оценила мое молчание как знак согласия:

– Ты, как господь Бог, всех своих одеваешь в кожу.

– Этим занимался не Бог.

– А кто?

– Феликс Дзержинский…

– Спасибо.

– Да, ерунда. Они как раз получились лишними.

– Думаю, что у… – она назвала фамилию всем известного олигарха, – никогда не бывает лишних денег.

– Одно отличие меня от него, мы нашли.

– Я не очень твердо уверена в этом, но, по-моему, иногда ты – лучше. Особенно, когда ты в небольших количествах. То же самое, ты говоришь обо мне.

– Что, я говорю?

– Что я гармонична, красива, ношу очки, и в маленьких количествах очень полезна. И даже знаю, как ты меня называешь.

– Как?

– Кобра.

– Откуда ты знаешь?

– Я, вообще знаю многое из того, что меня не касается…

– Вообще-то, мы все не молодеем. Но ты, все-таки, займись спортом. А-то, пополнел, – проговорила Людмила.

Так, между прочим, но мне пришлось ответить:

– Вот куплю кроссовки, и начну бегать по утрам.

– Кроссовки лежат у двери.

– Они рваные.

– Начни бегать. И еще помни, что иногда, люди в стоптанных ботинках могут кого-то заинтересовать. Люди в рваных кроссовках не интересуют никого и никогда…

После ухода Людмилы, в мою жизнь очень своевременно просунул свой красный нос сосед, который, когда-то давно, когда мы познакомились на лестничной клетке, представился:

– Витя, пьющий интеллигент.

Потом, а это случилось еще до того, как мне в голову пришла простая и здравая идея бросить пить, глядя на свое отражение в зеркале, я ответил ему.

А может, себе:

– Если пьющий, значит не интеллигент…

Микрорайончик мне достался так себе, средненький.

Рабочий, хрущебостроенный. Помесь между каменными джунглями, джунглями обыкновенными и необжитой тундрой. Правда, по весне, когда тает снег, он чем-то напоминает Венецию.

Когда, по причине полной никчемности встали по стойке: «Смирно!» – все заводы и заводики в округе, встали по этой же стоке и люди, работавшие гегемоном.

Эта гегемония меня с детства удивляла. После школы, те, кто учился получше, пошли в институты доучиваться на интеллигентскую прослойку, а троечники на завод – образовывать ведущий класс, гегемон.

Класс самой простой в мире профессии. Профессии, которой можно обучиться прямо на рабочем месте.

Да, что там, мой микрорайон – пол области такие.

Приезжаем с сыновьями на рыбалку. От Москвы – час езды. В поселке нет даже пивного ларька, и все безработные.

На обратном пути остановились у озера, машину помыть. Ведерком.

Появляется абориген, рожа – ярче красного знамени. Я ему говорю: «Взял бы шланг – в день штуку заработаешь, за стольник машины обливая,» – а он мне:

– Что бы я на вас, буржуев, работал?! Да лучше я буду как…

– Как дурак, – перебил его мой старший сын, а я попытался вступиться за своего современника:

– Он не виноват. Наше поколение… – но меня перебил мой младший сын:

– Знаешь, папа, ничего у нас в стране не измениться, пока ваше поколение будет – вашим поколением…

Явившийся ко мне сосед не стал играть в молчанку:

– Петь, вот какое дело, – Витя начал обстоятельно, но блеск в его глазах, выдавал спешность ситуации. В перерывах меду запоями, он подрабатывал на рынке.

Негоцианствовал, так сказать.

Но сейчас был явный запой, и колонизированный индивидуальным пьянством, он напоминал свежезамаринованный помидор:

– Петь, еже ли, великая катастрофа, скажем социализм или эпидемия в мировом масштабе, то тут, как говориться, ничего не поделаешь. А вот, когда проснешься, руки дрожат с похмела, тут, как я понимаю, думать надо, – такое напряжение мысли исчерпало силы соседа, и он не на долго затих. Потом поставил вопрос ребром: