Беседы с Vеликими - [157]

Я отвечаю, что у Лени не было вариантов – телеканал ведь живет с рекламы! Реклама идет под рейтинг, а рейтинг возникает, когда в эфире идут подобные залихватские сюжеты. Чтобы он проявлял классовую солидарность, вы, миллионеры, должны дать ему денег и сказать, чтоб он не думал о рекламе. Но при этом надо понимать: это будет не журналистика, а полная чушь.

И тогда этот олигарх сказал ключевую вещь: «Но ведь советские журналисты защищали советскую власть!» – «Да что ты несешь? – говорю я ему. – Им, кто по статусу был аналогом Парфенова, давали квартиры, дачи, платили нормальную зарплату, посылали на Запад жизнь посмотреть. Они защищали советскую власть, потому что им было что защищать! Возьми, – говорю я ему, – купи журналисту квартиру, дачу и пошли его на Запад, он тебя будет прославлять и многое тебе простит!»

– Значит, дело не в советской власти, а в профессии. Получается, журналистика – это банальная сфера обслуживания?

– Выходит, так! Я и говорю: наша задача – развлечь людей. Правда, с одной поправкой. У нас одно развлечение, в Штатах – другое. В Штатах они выпили кружку пива, съели гамбургер – вот им и развлечение. У нас другое – нам надо выпить бутылку водки, и все это не мимоходом, в рамках похода с детьми в парк, а всерьез и надолго, надо весь вечер посвятить тому, чтоб нажраться. Так и в журналистике…

– Пиво и водка – это хорошее сравнение. У нас в отличие от них нет табу, мы должны не просто проникнуть в спальню героя, а прямо под одеяло к нему залезть. Чтоб все натурально, в подробностях.

– Это потому, что у нас другой потребитель. Сравнивать нашу журналистику с западной некорректно еще и потому, что русский средний человек, даже если ему сорок лет, – это, по менталитету, четырнадцатилетний подросток, склонный к правонарушениям. Он – углубляю сравнение – вырос на улице, в семье его воспитанием не занимались. Средний американец – ему, может, 25 лет. Еще энергии полно, он довольно бестолково ее расходует, лезет в какие-то авантюры и непрестанно кому-то пытается доказать что он крутой. Но он уже о чем-то задумывается, семью хочет завести. Немец – это 30 лет. Много чего наколбасил, но уже отдает себе отчет, что придется за все отвечать. Он уже взялся за ум и особо никуда не лезет. Швейцарец – это 60 лет, ближе к пенсии, все тихо, чинно, он много работал и теперь может расслабиться и отдохнуть. На подростков, которые громко врубают музыку, смотрит с пониманием и осуждением, но говорить ему с ними не о чем.

Это хорошо видно, в частности, по рекламе. У нас в любой рекламе – машин, домов, страховки, банков, паркета, конфет – обязательно присутствует девушка модельного вида, желанная такая и полуголая, у нее призывный взгляд типа, купи бутылку пива – и все девки твои! Это именно то, что заводит русского потребителя. Ведь в 14 лет одна мысль – чтоб тебя привечали девчонки. Семья, дети – это вы о чем? Уроки учить, книги читать? Да идите вы! Вот такой потребительский спрос.

Я как-то в Швейцарии увидел рекламу и был потрясен. Тогда я понял разницу в их и нашем восприятии жизни. На огромном щите – крупно лицо глубокой старухи, мало того что с морщинами, так еще и с жуткими каким-то язвами. Зрелище ужасное, просто передергивает. И подпись: «Жертвуйте, кто сколько сможет, в Фонд помощи больным проказой».

И такой плакат висит в центре Женевы! Огромный, на видном месте! Невозможно представить себе такую рекламу в центре Москвы… Потому что в 14 лет человек ненавидит тему старости, его не волнует проблема здоровья – «пусть эти старые лузеры сами думают о своих болезнях!». У нас, наоборот, на одном из популярных сайтов висит реклама с чьим-то шутливым афоризмом: «Если у вас плохое здоровье, думайте о чем-нибудь другом».

Послушаем радио – то же самое. Песенки – про девчонок, про пляжи, танцы и бухло, все зажигают. А на взрослом Западе что? Включаешь FM – а там на каждом шагу классика, фолк, джаз, опять классика. А у нас – какой может быть фолк?! У нас идет попса молодежная. Мы пришли на дискотеку, тут девчонки и бухло. Ну блатняк еще.

– Подожди, это ты говоришь про аудиторию…

– Но как писать для этой аудитории? Приходит молодой журналист, спрашивает: «Как писать заметку?» А ему говорят: «Пиши как все! Мы что, учить тебя будем, здесь не журфак!» Он и пишет как все, как в рекламе, как в телевизоре. То есть рассчитывая на интеллект четырнадцатилетних. Иначе ему скажут: «Забери свою заметку и выброси!»

Мы работаем в этих предложенных нам обстоятельствах. Кто совсем уж без совести – тот использует прослушку или пишет в «желтую прессу» о том, как спариваются артисты.

– Значит, все-таки у журналиста должна быть совесть?

– У него есть возможность писать все, что угодно, и не идти против совести! Есть выбор! Хочешь – иди, хвали власть. Хочешь – наоборот, ругай, пока еще есть оппозиционная пресса. Хочешь – иди в «желтую прессу». А хочешь – пиши о том, есть ли жизнь на Марсе. Слава Богу, пока у нас есть много разных СМИ, которые по-своему развлекают предполагаемого читателя.

– А цензура? Лично ты сталкиваешься с цензурой?

– Я от цензуры как-то особенно не страдал. В советской прессе все-таки можно было написать что-то между строк; кому надо – тот понимал. Сейчас у меня какая цензура? Даю своим собеседникам визировать подготовленное к печати интервью. Если уж не могу обойтись без какого-то факта, пытаюсь их убедить, что это должно остаться. Бывало, вычеркивали самое для меня важное и интересное, предлагали вписать что-то сладкое. Тогда я просто выкидывал текст и забывал про него.