Беседы с Оскаром Уайльдом - [6]

* * *

Несмотря на ваши академические успехи в Тринити-колледже, через три года вы покинули его, не получив диплома.

Я ушел, потому что передо мной открылись более широкие горизонты. Я получил стипендию на обучение в оксфордском колледже Магдалины, частично по инициативе Махаффи, надо отметить. Я думаю, что он гордился моими успехами и ему было жаль терять меня, но он, как всегда, не преминул пошутить на прощание: «Давай-ка бегом в Оксфорд, Оскар. Для нас тут ты недостаточно умен». Но мы не потеряли связь друг с другом. В последующие три года я дважды путешествовал с ним в Италию и Грецию. Во втором путешествии я хотел сочетать поездку в Грецию с визитом в Ватикан, поскольку идея принять католичество все больше привлекала меня. Но благодаря моему бывшему наставнику потенциальный папист уступил уже сложившемуся язычнику. Однако я вернулся слишком поздно для весеннего семестра и был временно исключен из колледжа. Только представьте: я был отчислен из Оксфорда за то, что оказался первым студентом, посетившим Олимпию. Разумеется, никто в Дублине не поверил мне, и все посчитали, что на самом деле причина в каком-то скрытом скандале. И это был не последний раз, когда я влип в неприятности, потому что сказал правду.

* * *

Оксфорд сильно отличался от Тринити-колледжа?

Ну, помимо всего прочего, там было полно англичан. Я быстро обнаружил, что у нас мало общего за исключением языка, да и то не всегда. Если бы только кто-нибудь смог научить англичан говорить, а ирландцев слушать, такие места, как Оксфорд, стали бы вполне цивилизованными и удобоваримыми. Английский разговор оказался богат на умолчания и уклончивости и блистал вспышками молчания. Словом, совсем не к этому я привык в Дублине. Но в любом случае, оказавшись там, я первым делом избавился от ирландского акцента.

Махаффи мог преподать мне рафинированные светские навыки, но мне нужно было больше интеллектуальной основы для того, чтобы их использовать. И тут появляются Джон Рёскин и Уолтер Пейтер. Они имели очень мало отношения к моим занятиям античной литературой, так как сами они занимались искусствоведением и эстетикой. Я подружился с Рёскином, и наши прогулки и разговоры с ним остаются одними из самых дорогих для меня воспоминаний об Оксфорде. Какой-то стороне моей натуры импонировал его интеллектуальный, благородный и возвышенный подход к искусству. Но меня также тянуло к декадансу, ко всему эмоциональному и мистическому, и этой моей потребности удовлетворяло общение с Пейтером. Я прочитал его «Очерки по истории Ренессанса» сразу по приезде в Оксфорд, и это оказало какое-то странное влияние на всю мою жизнь.

* * *

В чем-то похоже на «ядовитую и совершенную» книгу, которую лорд Генри дает Дориану Грею…

Совершенно верно. Идея устроить в жизни как можно больше потрясений, всегда гореть тяжелым пламенем сжигаемой драгоценности и любить искусство ради самого искусства была и манящей, и опасной. Помню, как я сказал одному из друзей, когда мы гуляли утром по узким дорожкам вокруг колледжа Магдалины под несмолкаемый щебет птиц, что я хотел бы попробовать фрукты со всех деревьев в мире и что я выхожу в мир с этой страстью в душе. И именно это я и сделал. У меня не было намерения стать пожухлым преподавателем в Оксфорде. Я собирался стать поэтом, писателем, драматургом. Я хотел стать знаменитым, и если не знаменитым, то хотя бы скандально известным. В то же время я возмутил Оксфорд, заявив, что с каждым днем мне все труднее соответствовать моей коллекции бело-синего фарфора.

Преподаватель эстетики

Создав себе образ беспечного бездельника, Оскар покинул Оксфорд, получив отличные оценки по классическим предметам и престижную Ньюдигейтскую премию в области поэзии. Однако эйфория от успеха вскоре улетучилась. У него имелись некоторые средства для жизни в Лондоне, но необходимо было срочно найти какое-либо прибыльное занятие. Он предложил одному издательству перевести Геродота, подал заявление на обучение археологии в Афинах и несколько раз предлагал себя на должность смотрителя учебных заведений. Все это окончилось ничем, поэтому он обратился к другим способам найти свое место в столице.

* * *

Вы начали свою лондонскую жизнь нехарактерно для вас — хотели заниматься какими-то совершенно обычными видами деятельности. Почему?

Я подозреваю, что вы узнали об этом из моих писем, что, позвольте вам заметить, нечестно и не подобает джентльмену. Если уж вы хотите знать, я испытывал определенное давление со стороны семьи. Мой отец умер за два года до этого, и мы обнаружили, что наш дом в Дублине был заложен от крыши до подвала, так что мы с Уилли столкнулись с перспективой поддерживать мать. К счастью, до этого не дошло, хотя я по мере возможности оплачивал ее счета. Правда, вскоре я оставил мысль зарабатывать таким трудом. Я насмотрелся на то, как молодые люди с блестящими перспективами и отличными профессиями приезжали в Лондон и через несколько месяцев оказывались у разбитого корыта, выбрав так называемую полезную профессию. Я пришел к обдуманному решению завоевать себе репутацию до того, как начну чем-то заниматься. Я собирался стать знаменитым ради того, чтобы быть знаменитым. Таким образом, как только я действительно чего-то достигну, публика сразу признает меня. Я снимал дом вместе с моим другом Фрэнком Майлзом, который писал портреты светских красавиц. Я носил бархатные костюмы с мягко струящимися галстуками, отрастил волосы и стал представляться профессором эстетики и искусствоведом. Фрэнк представил меня Лили Лэнгтри, которая была любовницей принца Уэльского. И вскоре я остроумной болтовней пробил себе дорогу в некоторые лучшие дома Лондона.