Беседы с Оскаром Уайльдом - [10]

* * *

То есть вы впустили свежий воздух в английский роман.

Возможно. Лучше сказать, что я просто впустил совершенно другой воздух. Это была книга о поклонении тем смыслам, которых англичане, с их инстинктивным ужасом перед страстями и чувствами, которые кажутся им больше их самих, никогда по-настоящему не понимали. Викторианская Англия пыталась морить голодом такие чувства, укрощать их или убивать болью, вместо того чтобы включить их в новую духовность, как это сделал я. Но вы вряд ли можете ждать другого от нации, которая имеет удивительную власть превращать вино в воду.

* * *

А вы предполагали, что этот роман наделает столько шума?

Я знал, что его ждет неодобрение, но и представить себе не мог степень вызванного им недовольства. Это было замечательно, — и, разумеется, я был очень доволен. Естественно, я сколько мог подогревал ажиотаж ответами критикам, особенно тем, кто совершал непростительный грех, пытаясь смешать художника с предметом изображения и предположить, что автор столь же аморален, как и его персонажи. Вспоминаю, как моя бедняжка жена сказала тогда: «После того как Оскар написал „Дориана Грея“, никто не будет с нами разговаривать».

Пир с пантерами

«Дайте человеку маску, и он скажет вам правду», — заявил однажды Оскар Уайльд, и этот афоризм как нельзя лучше подходит к его собственной жизни. Считается, что где-то к 1887 году он стал настоящим гомосексуалистом. Робби Росс, позднее доказавший, что он самый верный друг Уайльда, и впоследствии получивший право распоряжаться его литературным наследием, стал, возможно, его первым любовником. Потом были еще один или двое, и наконец в 1891 году в его жизни появился лорд Альфред Дуглас (Бози, как его называли родственники и близкие друзья). Жена Уайльда, Констанс, скорее всего, не подозревала о его внебрачных связях и узнала обо всем лишь за несколько месяцев до суда. И все чаще в произведениях Уайльда появляется тема сокрытия правды.

* * *

Я хочу задать вам еще один нескромный вопрос. Робби Росс был первым мужчиной, с которым у вас был роман?

Вопросы никогда не бывают нескромными в отличие от ответов. У вас просто возмутительный аппетит к фактам. Давайте скажем, что я бы не возражал, если бы это было так.

* * *

Хорошо, не буду настаивать, но мне кажется, именно в это время вы поняли, что ваш интерес к молодым людям, скажем… не совсем платонический.

В семейной жизни втроем весело, а вдвоем скучно. Семейная жизнь оказалась скучнее, чем я ожидал, и я хотел попробовать новые ощущения. Я не хотел быть во власти эмоций — я хотел использовать их, наслаждаться ими, управлять ими. Я открыл новый, запретный мир. Господи, да в высшем свете полно людей, которые занимались тем же. Просто никто этого не афишировал. Поначалу это были мимолетные отношения с писателями и поэтами, но, когда меня представили Альфреду Дугласу, все оказалось иначе — он вращался в лондонском полусвете. Устав от горних высот, я сознательно опустился в дольний мир в поиске новых ощущений. Чем парадокс был для меня в области мысли, тем стало извращение в области чувств. Я развлекал мужчин-проституток по вызову и шантажистов за обедом и находил удовольствие в их компании. Это было как пировать с пантерами. Опасность составляла половину удовольствия, яд был частью совершенства. Я стал расточителем собственной гениальности и получал странную радость от растрачивания вечной молодости.

* * *

Только что, когда мы говорили о «Портрете Дориана Грея», вы сказали, что критики плохо поступали, когда пытались связывать вашу личную жизнь с содержанием романа, но, судя по тому, что вы сейчас говорите, они были недалеки от истины.

Я признаю, что мне было несколько неприятно, но это были всего лишь догадки с их стороны. Мои личные пристрастия тогда еще не были достоянием гласности в отличие от последующих отношений с Бози. Я иногда сам путаюсь, но вообще-то я написал «Портрет Дориана Грея» почти за два года до знакомства с Бози, так что это не могло быть историей наших отношений. Это моя несчастливая судьба, как я утверждал еще в «Упадке искусства лжи», подсказала мне проиллюстрировать, как безошибочный инстинкт Жизни имитирует Искусство. Позже я написал кому-то, что Бэзил Холлуорд — то, что я о себе думаю; лорд Генри — то, что думает обо мне мир; а Дориан — то, чем я хотел бы быть, возможно, в другие времена.

* * *

Вы все-таки должны признать, что двойная жизнь, которую вам пришлось вести, и элементы скрытности нашли свое отражение в ваших произведениях. Вы сами написали в отзыве на биографию Китса, что факты его жизни интересны только тогда, когда они показаны во взаимоотношениях с его творческой деятельностью — сами по себе они либо не вызывают интереса, либо удручают.

О господи, разумеется. Я и забыл об этом. Когда тебя подводит собственное прошлое, это, наверное, плата за бессмертие. Но зачем останавливаться на вопросе причины и следствия? Именно столкновение двух моих миров послужило причиной создания некоторых моих лучших произведений. Давайте поговорим о самих пьесах. Почему вы не спрашиваете меня, следовал ли я принципу Аристотеля о единстве времени, места и действия, когда писал их?