Беседы об искусстве - [73]
В своей позе посланца он немного склоняется вперед, и это напоминает движение ястреба, готового ринуться в полет. По этой детали узнается дорогой готическому искусству наклон, то благоговейное движение, которое дают кроссы. – Профиль изменится во времена Возрождения, чтобы выразить желание и негу. С Микеланджело он из аскетического станет пышным, обильным…
Готика оставляет ему грандиозную простоту спокойного порядка, эту восхитительную неспешность, это очарование танца и архитектуры. Простота придает величие, глубокое чувство всем жестам фигуры, всем деталям композиции. Ангел воистину небесный, светило сам по себе, он и циферблат держит, как светило. Глядя на него, думается, что время – равнодействующая безмолвного хода светил по небу.
Прекрасное бесполое существо, сирена, Ангел, ты прелестен своей грацией, ты обладаешь гибким, наклонно-уравновешенным силуэтом, это почти танец, равновесие, которым взгляд восхищается с грустью, говорящей о скованности и неустойчивости!
Ты был задуман героическими умами, ты последний пережиток возвышенного века.
• Читатели, отправляйтесь взглянуть на Шартрского Ангела.
Он еще там. Надолго ли?
В этот раз я лишь приблизился к собору… Издалека видно, как это Существо собирается с силами и восстает в своем цветущем единстве.
Этот шедевр, озаряющий безразличный город, заимствует у воздуха, в котором трепещет, некую новизну, нескончаемое возрождение. Каждый час дня по-своему облачает, украшает и превозносит его.
Какой неистощимый источник чудес, французский дух! Я узнаю кроткое упорство крестьянского гения нашей нации. С этим гением заодно климат. Французская душа и французский климат действуют согласно одним и тем же принципам. Оба обволакивают великий монумент легкой пеленой: именно этот мощный прием не позволяет деталям нарушить, усложняя их, главные линии, и эта прелестная каждодневная дымка поднимается утром, возвращается вечером и порой не рассеивается весь день.
Две Шартрские башни, одна романская, другая готическая. Внизу изукрашенной башни у контрфорсов имеется всего лишь один выступ; у второй, простой, они могучие и дерзкие.
Украшение – серебро, нагота – золото.
Мой взгляд различает перекрестья каменных деревьев, соединяющихся в вышине, словно ветви зачарованных лесов, словно руки, скрестившие свои пальцы, оберегая дарохранительницу…
Неужели Шартрский собор может погибнуть? Не хочу в это верить. Он ждет другие поколения, достойные понять его.
Он ждет, гордо возвышаясь в своей уверенности, свидетельствуя нам, что в некоторые великие минуты человеческий дух оживает, обращается к ясному, спокойному порядку и тогда творит непреходящую Красоту.
11
Декор
Убранство наших церквей – творение веков, труд неспешный, вдумчивый, совместное действие многих течений. Человек словно подчинялся здесь неким таинственным влияниям, законам, которые не мог преступить. Он создал эти произведения искусства, как пчела свой мед, – со счастливой неизбежностью.
Однако есть различие. Человек разнообразит заданную тему, но исчерпывает себя. Сладкие же насекомые неустанно повторяются. Когда человек подходит к рубежу одного из своих путей, наступает упадок, естественная ночь; она так же необходима, как и сам день. Человечество погибло бы, если бы постоянно направляло свой гений в одну и ту же сторону, если бы не знало отдыха перемены, если бы не испытывало чередований смерти и возрождения; свидетель – наука нашего времени. Тем не менее неоспоримо, что человек отдыхает в изнурении, а мы в нашей истории достигли как раз такой фазы. – До чего же медлит возрождение!
Скольких трудов стоит отыскать былую мысль в ее чистом виде! Это настоящие раскопки, но не в земле, а в небе, в том, что у всех перед глазами, погребено на самом виду глубже, чем в недрах земли. Можно подумать, что свет сегодня стал саваном всей этой красоты.
Самое трудное – это думать не с примитивной детской наивностью, а с традицией, с приобретенной силой, со всеми накопленными результатами мысли. Однако человеческий ум может далеко пойти только при том условии, что мысль отдельной личности терпеливо и молчаливо присоединяется к мысли поколений.
Но современный человек больше не считается с мыслью поколений.
Искусство Средневековья как в своих постройках, так и в их украшении исходит из природы. Стало быть, к природе и надо обращаться, чтобы понять его.
Взгляните на Реймсский собор: в его гобеленах мы обнаруживаем те же краски, листья и цветочки, что и на его капителях. То же самое во всех соборах.
Доставим же себе радость изучения этих цветов в природе, чтобы получить правильное представление о средствах, которые искал в них украшатель живых камней. Он проник в жизнь цветов, рассматривая их формы, изучая их радости и страдания, их достоинства и слабости: это наши достоинства и страдания.
И цветы даровали собор.
Достаточно отправиться в деревню и раскрыть глаза, чтобы убедиться в этом.
Вы на каждом шагу получите урок архитектуры. Люди былых времен смотрели прежде нас и поняли. Они искали растение в камне, а мы теперь заново находим их бессмертные камни в вечных растениях. И (разве это не самая большая почесть из тех, что они сами могли бы пожелать?) природа, которой, без сомнения, нет никакого дела до наших дат, беспрестанно напоминает нам о XII веке, о XIII, о XIV… XVIII… Это она берет на себя труд защищать безымянных мастеров тех великих эпох от любого критика.
В книге, посвященной теме взаимоотношений Антона Чехова с евреями, его биография впервые представлена в контексте русско-еврейских культурных связей второй половины XIX — начала ХХ в. Показано, что писатель, как никто другой из классиков русской литературы XIX в., с ранних лет находился в еврейском окружении. При этом его позиция в отношении активного участия евреев в русской культурно-общественной жизни носила сложный, изменчивый характер. Тем не менее, Чехов всегда дистанцировался от любых публичных проявлений ксенофобии, в т. ч.
Настоящая книга, написанная писателем-документалистом Марком Уральским (Глава I–VIII) в соавторстве с ученым-филологом, профессором новозеландского университета Кентербери Генриеттой Мондри (Глава IX–XI), посвящена одной из самых сложных в силу своей тенденциозности тем научного достоевсковедения — отношению Федора Достоевского к «еврейскому вопросу» в России и еврейскому народу в целом. В ней на основе большого корпуса документальных материалов исследованы исторические предпосылки возникновения темы «Достоевский и евреи» и дан всесторонний анализ многолетней научно-публицистической дискуссии по этому вопросу. В формате PDF A4 сохранен издательский макет.
Основание и социокультурное развитие Санкт-Петербурга отразило кардинальные черты истории России XVIII века. Петербург рассматривается автором как сознательная попытка создать полигон для социальных и культурных преобразований России. Новая резиденция двора функционировала как сцена, на которой нововведения опробовались на практике и демонстрировались. Книга представляет собой описание разных сторон имперской придворной культуры и ежедневной жизни в городе, который был призван стать не только столицей империи, но и «окном в Европу».
Литературу делят на хорошую и плохую, злободневную и нежизнеспособную. Марина Кудимова зашла с неожиданной, кому-то знакомой лишь по святоотеческим творениям стороны — опьянения и трезвения. Речь, разумеется, идет не об употреблении алкоголя, хотя и об этом тоже. Дионисийское начало как основу творчества с античных времен исследовали философы: Ф. Ницше, Вяч, Иванов, Н. Бердяев, Е. Трубецкой и др. О духовной трезвости написано гораздо меньше. Но, по слову преподобного Исихия Иерусалимского: «Трезвение есть твердое водружение помысла ума и стояние его у двери сердца».
В статье анализируется феномен коллективного сексуального насилия, ярко проявившийся за последние несколько лет в Германии в связи наплывом беженцев и мигрантов. В поисках объяснения этого феномена как экспорта гендеризованных форм насилия автор исследует его истоки в форме вторичного анализа данных мониторинга, отслеживая эскалацию и разрывы в практике применения сексуализированного насилия, сопряженного с политической борьбой во время двух египетских революций. Интерсекциональность гендера, этничности, социальных проблем и кризиса власти, рассмотренные в ряде исследований в режиме мониторинга, свидетельствуют о привнесении политических значений в сексуализированное насилие или об инструментализации сексуального насилия политическими силами в борьбе за власть.
«Лишний человек», «луч света в темном царстве», «среда заела», «декабристы разбудили Герцена»… Унылые литературные штампы. Многие из нас оставили знакомство с русской классикой в школьных годах – натянутое, неприятное и прохладное знакомство. Взрослые возвращаются к произведениям школьной программы лишь через много лет. И удивляются, и радуются, и влюбляются в то, что когда-то казалось невыносимой, неимоверной ерундой.Перед вами – история человека, который намного счастливее нас. Американка Элиф Батуман не ходила в русскую школу – она сама взялась за нашу классику и постепенно поняла, что обрела смысл жизни.
Джек Керуак дал голос целому поколению в литературе, за свою короткую жизнь успел написать около 20 книг прозы и поэзии и стать самым известным и противоречивым автором своего времени. Одни клеймили его как ниспровергателя устоев, другие считали классиком современной культуры, но по его книгам учились писать все битники и хипстеры – писать не что знаешь, а что видишь, свято веря, что мир сам раскроет свою природу. Именно роман «В дороге» принес Керуаку всемирную славу и стал классикой американской литературы.
Один из лучших психологических романов Франсуазы Саган. Его основные темы – любовь, самопожертвование, эгоизм – характерны для творчества писательницы в целом.Героиня романа Натали жертвует всем ради любви, но способен ли ее избранник оценить этот порыв?.. Ведь влюбленные живут по своим законам. И подчас совершают ошибки, зная, что за них придется платить. Противостоять любви никто не может, а если и пытается, то обрекает себя на тяжкие муки.
Сергей Довлатов — один из самых популярных и читаемых русских писателей конца XX — начала XXI века. Его повести, рассказы, записные книжки переведены на множество языков, экранизированы, изучаются в школе и вузах. Удивительно смешная и одновременно пронзительно-печальная проза Довлатова давно стала классикой и роднит писателя с такими мастерами трагикомической прозы, как А. Чехов, Тэффи, А. Аверченко, М. Зощенко. Настоящее издание включает в себя ранние и поздние произведения, рассказы разных лет, сентиментальный детектив и тексты из задуманных, но так и не осуществленных книг.
Роман знаменитого японского писателя Юкио Мисимы (1925–1970) «Исповедь маски», прославивший двадцатичетырехлетнего автора и принесший ему мировую известность, во многом автобиографичен. Ключевая тема этого знаменитого произведения – тема смерти, в которой герой повествования видит «подлинную цель жизни». Мисима скрупулезно исследует собственное душевное устройство, добираясь до самой сути своего «я»… Перевод с японского Г. Чхартишвили (Б. Акунина).