Берлинская жара - [87]

«Это Кальтенбруннер — коала?» — мысленно усмехнулся Гесслиц: ему было известно, что до своего назначения в РСХА Кальтенбруннер курировал австрийские концлагеря, где пленных истребляли так называемым промышленным методом: шестью разными способами на выбор, включая газовые камеры, — недаром Канарис называл его гориллой с руками убийцы.

Гесслиц еще долго слушал болтовню Небе, потягивал коньяк и терпеливо ждал, когда тот наконец перейдет к делу, ради которого его вызвал.

— Как вам коньяк? — спросил Небе.

— Неплохой, — признал Гесслиц. — Но я всегда предпочитаю пиво.

— О, может, хотите «Бэрен Бокк»? Кажется, есть пара бутылочек. Правда, теплое.

— Благодарю вас, группенфюрер. Вы очень внимательны. Но смешивать коньяк с пивом — дурное дело. Тем более в рабочее время.

— С французским — даже аристократично, — улыбнулся Небе. — Ну, как знаете… Так о чем я? Ах, да, мой обед с Кальтенбруннером. Сейчас, после падения Орла, всех охватило смятение. Вот и обергруппенфюрер… он ведь никогда не сомневался. Мда… Иногда мне кажется, Вилли, что предателей надо ловить не на улицах, а в собственных мозгах. У нас с вами сложились доверительные отношения. В наши дни это дорогого стоит, особенно если они проверены годами. Я вам вот что скажу: если после этой войны границы рейха сохранятся на уровне тридцать третьего года, можно будет считать, что стране просто крупно повезло. Это не моя мысль, хотя я с ней согласен. Это витает в воздухе. Вот я и думаю: если подобные мысли родятся в голове такого глухого аппаратчика, как Кальтенбруннер, то что тогда творится в армии? Тем более что надежды и на такой исход маловато. Ясно, что русские полезут дальше. И как ни крути, есть только две надежды, на которые можно опереться: благоразумие англо-саксов и чудо-оружие, о котором все бренчат, но никто ничего толком не знает.

Небе подошел к окну, зачем-то выглянул на улицу и, заложив руки за спину, вернулся на место.

— На этом фоне у нас идет какая-то невнятная, загадочная возня. Все суетятся, всем не по себе. Мой заклятый друг Мюллер неожиданно получил задание от высшего руководства набрать целый эшелон консервов. Причем не мертвых, как это бывало, а живых. Их отправят куда-то в Белоруссию. Я спросил у обергруппенфюрера, с какой целью мы собираем их по лагерям? Он не знает. Предположил только, что там готовится какой-то эксперимент. Понятно, что Кальтенбруннер просто ретранслирует приказ, никто не хочет с ним советоваться, однако и он проснулся. Ему не нравится выступать в роли безвредного болвана. Кстати, этот же приказ предусматривает привлечение к охране проекта, наряду с гестапо, и нашего ведомства. Хотите еще коньяка?

— Нет-нет, группенфюрер, спасибо. Мне сегодня еще работать.

— Что ж, кофе не предложу — не люблю сам варить и не умею. Так к чему я все это? Да. Наш с вами руководитель всем сердцем и, что печально, мозгами предан рейхсфюреру. Я тоже предан рейхсфюреру. Однако я вижу, что рейхсфюрер не замечает этого. Он делегировал свои симпатии-антипатии узкому кругу лиц — Вольф, Шелленберг. Иногда Олендорф, когда он не в духе, — а он всегда не в духе.

— Это лежит вне круга моих компетенций, но позволю себе заметить, что Вольф и Шелленберг — далеко не ангелы, — вставил свое слово Гесслиц. — За каждым из них водятся грешки, за которые можно поплатиться не только должностью.

— Вам что-то известно? — резко поинтересовался Небе.

— Ходят слухи, группенфюрер. Можно что-то узнать — мир тесный. Я сразу доложу вам, как только хоть что-нибудь подтвердится.

— Хорошо. Эта информация важна для меня, дорогой Гесслиц. Только ни сожительство с родной сестрой, ни кража войсковой кассы, ни что-либо подобное меня не интересуют. Понимаете? Вчера я присутствовал на допросе двух студентов, мальчишек, которые притащили в университет листовки с английской пропагандой. Их крепко побили, они раскаялись, но все равно, думаю, гестапо отправит их на эшафот. Видите, как мало надо для простых людей? Вот что важно, Гесслиц. Вот на что стоит обратить внимание.

Небе опять подошел к окну и посмотрел на соседний дом, украшенный портретом Гитлера с девизом «Мы следуем за тобой». Сокрушенно всплеснул руками:

— Но это ведь только звучит зловеще: Главное управление имперской безопасности. В действительности РСХА — унылая контора, закопавшаяся в бумагах, резолюциях, отчетах, согласованиях. Когда-нибудь эта волокита нас утопит…

Небе говорил долго, путанно, многословно, перескакивал с темы на тему, хмурился и шутил. Но все, что было нужно, Гесслиц услышал. В этом была особая манера Небе доносить нужную информацию. Зная, что Гесслиц имеет выход на людей, причастных к антигитлеровской фронде в вермахте, он, избегая говорить напрямую, вплетал то, что хотел сообщить, в безудержные монологи, предлагая Гесслицу самому уловить нужное.

Еще год назад Небе выразил готовность быть полезным заговорщикам, но умолчал о мотивации и уж тем более побоялся контактировать с ними напрямую. Осторожный, как лис, хозяин крипо давно осознал, что за Гитлером нет будущего и лучшее, что он мог сделать, опираясь на этот вывод, — спасти самого себя. Задача была непростая, учитывая недавнее прошлое, а именно — командование печально знаменитой айнзатцгруппой В в Белоруссии. Рутинные убийства очерствили сердце Небе, в минском лагере для военнопленных и гражданских лиц расстреливали по двести человек в день, а прибывшему с инспекцией Гиммлеру даже стало плохо во время демонстрационной казни, когда евреев сталкивали в яму группами на спины убитых, после чего стреляли в затылок и шею, педантично укладывая их слой за слоем. Небе понимал — большевики этого не забудут, поэтому надо быть с теми, кто возьмет власть в рейхе под крылом англо-американцев.