Берлинская жара - [49]

— Согласен, Генрих, — кивнул Небе.

— Из всего этого я делаю вывод: на уровне безопасности Шелленберг хочет контролировать проект практически единолично. А нас использовать в качестве цепных псов, с которыми можно не считаться. Хорошо, если мы еще и перегрыземся по ходу дела. — Он усмехнулся. — А мы не перегрыземся. Полуфранцуз занял нужник не по своей тощей заднице. Именно это должен осознать рейхсфюрер. — Мюллер помолчал и уточнил: — Именно это надо помочь ему осознать.

— А зачем ему?

— Что?

— Ну… контролировать все единолично?

— Вот еще один вопрос, на который хорошо бы получить внятный ответ. Хотя и так очевидно — цена любого из нас определяется объемом полномочий, соответствующих нашим погонам. Иногда этого бывает мало. И каждый старается поднять себе цену, как умеет. — Мюллер подвинул Небе миску с тушеной кислой капустой. — Пожуй, Артур. Настоящая, со шпиком. Красная, на мой вкус, ничем не отличается от белой, но в белой тоньше ощущается тмин и можжевельник. Как говорится: живи густо — ешь капусту. Правда, надо понимать, что музыка задней дыры на ближайшую ночь тебе обеспечена. Нюх твоей подружки не пострадает? — Он коротко хохотнул и проглотил кусок сардельки.

Небе насторожился. Месяц назад он вступил в интимную связь с ответственной работницей компании по производству кёльнской воды для офицеров вермахта, бывшей замужем за крупным партийным боссом. Маскировке их отношений позавидовал бы матерый диверсант, о них не знал никто, даже слуги… Небе сделал вид, что ничего не услышал.

— Короче говоря, надо держать нос по ветру, — вернулся к прежней теме Мюллер. — И почаще обмениваться информацией. Думаю, у нас получится, мм?

Официант бесшумно поставил на стол свежее пиво.

В принципе Небе был согласен с Мюллером. Но вместе с тем он не мог не испытывать корпоративной благодарности к Шелленбергу за то, что тот проявил доверие и выдал ему кусок пирога, к которому тянулись все, — понятное дело, не без желания больно щелкнуть по любознательному носу гестапо. Ясно было и другое: приближение к урановой теме выводило Небе на уровень, позволяющий иметь собственную партию в большой игре. Шеф крипо давно искал возможность обеспечить отходные пути на случай все более очевидного краха нацистского режима в рейхе. Именно поэтому он сливал некоторые сведения из недр СС заговорщикам в абвере. Теперь его вес в их глазах должен был существенно возрасти. Важно было не оказаться за бортом, что могло случиться, если Шелленберг почует неладное и согласует это с рейхсфюрером: шеф СД решал подобные проблемы всегда быстро, без лишних сомнений. Поэтому, разговаривая с Мюллером, Небе говорил «Да», а сам думал — «Посмотрим».

Захватив с собой кружку, Мюллер пересел за рояль, стоявший возле стола.

— Я никогда не любил Вагнера, — сказал он. — Громко, помпезно. В последнее время мне больше нравится Шуберт. Хотя некоторые наши разгоряченные ослы считают его романтиком.

Мюллер отхлебнул пива, размял пальцы и свободно заиграл сонату № 3 ля мажор, оставаясь при этом недвижим, как манекен.

— Кстати, раз уж мы работаем вместе, — заговорил он, не переставая играть, — хочу поставить тебя в известность: я получил заказ на консервы в количестве аж сотни единиц к началу августа. Причем на сей раз — живых. Как объяснил Кальтенбруннер, они понадобятся в контексте уранового проекта. Зачем? Зачем так много? Хорошо бы знать.

Под «консервами» понимали специально отобранные группы пленных из лагерей, предназначенные для использования в разных целях — от подкидывания переодетых в чужую форму трупов, как это было в Гляйвице, до демонстрации «злодеяний» сталинского режима перед представителями Красного Креста.

— А куда их? — поинтересовался Небе.

— Куда-то в Белоруссию. Точно пока не знаю.

— В Белоруссию? Тогда лучше брать в Польше.

— Я тоже так думаю. Но что это за «урановый контекст» в Белоруссии? Не понимаю. Там, вообще говоря, неспокойно. Очень неспокойно.

— А ведь Кальтенбруннер не жалует Шелленберга, — осторожно заметил Небе, с отвращением отодвигая тарелку с недоеденной капустой. — Его назначил сам фюрер, не считаясь с мнением руководства СС. По-моему, на это место метил Шелленберг? Кальтенбруннер не упустит того, что плывет мимо его носа. Как думаешь, Генрих?

— Если бы только поменьше пил, — проворчал Мюллер.

Снизу послышались крики и звон разбитого стекла. Мюллер прервал игру и подошел к перилам. Повздорили две компании перебравших с выпивкой офицеров — летчики и артиллеристы. Конфликт грозил перерасти в мордобой. В кабинете появился официант.

— Господин Мюллер, прикажете пресечь? — по-военному четко спросил он.

— Зачем? Не надо, — ответил тот, не отрывая глаз от скандала. — Пусть отдыхают.

Мюггельберг, 2 июля

— Выходит, через Керстена кто-то еще пытался влезть в эту историю. Мануальщик теперь закрыт. Есть пара имен и туманная фраза Гиммлера. Как ни крути, мы топчемся на месте.

По заросшей тропе, вьющейся меж голубых сосен, Хартман с Гесслицем медленно шли в сторону деревянной башни Мюггельтурм.

— В этом нет ничего такого, — заметил Гесслиц. — Даже если бы мы забрались в лабораторию Гейзенберга, что бы мы поняли, скажи на милость? Это же физиком надо быть, ученым, причем узкого направления, вот в этом именно русле, чтобы хотя бы догадываться, о чем они там? Что до Зееблата и Маре — спасибо Кестнеру, но Москва не одобряет эти контакты. Считает их слишком рискованными.