Берлинская лазурь - [43]

– А что было вчера? Кто они?

– Ой, вот только не начинай! Я нашла твою записку с адресом, поехала туда с завязанными глазами, выпила там что-то…

– Подожди, какую записку?

– В тетрадке, с моим рассказом.

– Хм, могу тебе поклясться здоровьем моего любимого кота, никакой записки я тебе нигде не оставлял.

Лиза вскочила, добежала до коридора, вытащила из кармана пальто клочок тетрадного листа, сфотографировала и отправила.

– А это что?

– Определенно записка, но она не моя, клянусь…

– …здоровьем кота, я уже поняла, это действительно серьезная клятва, но кто тогда? Здесь же никого… подожди…

Она перевернула записку и увидела там несколько цифр, начинающихся с нуля. Очень похоже на местный номер телефона, которого, она готова была поклясться здоровьем кого угодно, вчера там записано не было.

– Ладно, допустим, я тебе верю.

– А что случилось-то?

– Да так, ничего особенного, потом объясню.

Когда она набирала номер, ее уже терзала смутная догадка. На том конце ответили сразу.

– Вставай, красавица, нас ждут великие дела!

Конечно же, это была Ви.

XI

Она пообещала зайти в шесть, и вот тогда непременно ответить на все вопросы. Было очевидно, что вчерашняя мистерия – ее рук дело. Именно она вложила записку с адресом в рукопись в тот день, когда зашла взглянуть на картину. Но откуда она узнала про тетрадь? И почему была так уверена, что Лиза найдет ее вовремя? Впрочем, Ви уже зарекомендовала себя как весьма странное, если не сказать мистическое, существо. Так что мало ли какими талантами она обладает. Может быть, ясновидение для нее – такое же простое дело, как приготовление бутерброда на завтрак. Кстати, о бутерброде. Внезапно Лиза обнаружила, что прямо таки чудовищно голодна. Отсутствие сил и желания что-либо готовить подтолкнуло к решению посетить Томаса и съесть… нет, сожрать добрую половину его меню.

Всадником на вороном коне Лиза ворвалась в едва открывшееся кафе и с порога протрубила «То-о-о-омас! Еды мне, еды! Сро-о-очно!», а затем, плюхнувшись на высокий стул за барной стойкой, уже чуть потише взмолилась:

– Хотя бы кофе налей мне с молочком, но побыстрее, пожа-а-алуйста.

– Что стряслось, бедное дитя?

Томас бросил медитативный процесс полировки бокалов и поспешил озадачить кофе-машину приготовлением латте.

– Все в порядке, просто очень голодная. Ничего не ела уже больше суток.

– Ого, зачем же ты так с собою?

– Да это вовсе не я. Так получилось. Оказалась вчера на довольно странной вечеринке.

– Хм, странная вечеринка? В Берлине? Удивительно! Ха-ха!

– Не, ну понимаю, что у вас все в порядке вещей, но для меня пока странно.

– И что же там было странного?

– Напиток. Я после него разлетелась на атомы и боялась не собраться обратно в ту самую Лизу, которой была. До сих пор не уверена, что получилось. По крайней мере, пока я не съем твой фирменный сэндвич, опасаюсь устраивать проверочный тест. Собрание с завязанными глазами возле кладбища тоже, так сказать, добавило…

В этот момент Томас вздрогнул, но постарался не подать вида. А затем повернулся и с какой-то неестественной улыбкой и деланной отцовской интонацией пожурил

– Ну что же ты! Большая, вроде, девочка! Как так можно, с завязанными глазами, ночью, к черту на рога, насильно пить черт-те что черт-те с кем?!

– Я не говорила, что насильно.

– Я догадался.

– Ты знал. Ты там был?

Томас неопределенно пожал плечами.

– Кто знает? Где я только не бывал. Ваш кофе, мэм.

Он поставил перед ней большую чашку латте, тарелку с печеньками и несколько миниатюрных баночек джема.

– Не бойся, здесь нет ничего, кроме кофе, молока и быстрых углеводов.

– Мне кажется, что теперь я боюсь только, что, по ходу, уже ничего не боюсь.

После пары чашек кофе (во вторую для пущего эффекта был добавлен добрый глоток односолодового) и пары шкворчащих, запеченных с сыром сэндвичей Лиза заметно пошла на поправку. Щеки порозовели, а желудок перестал ощущаться как черная дыра, пожирающая саму себя. Жизнь определенно налаживалась, и она уже начинала потихоньку подшучивать и над Томасом, и над своей вчерашней ситуацией, и над стилем жизни в Берлине в общем и в частности.

– Ой, да брось ты меня поучать, будто сам раньше не ввязывался в сомнительные истории и не посещал полулегальные мероприятия!

– А с чего ты решила, что я перестал их посещать? Мне всего пятьдесят пять, для Берлина самый возраст. Уже можно совсем все, ни за что не стыдно и, самое главное, наконец-то есть на это деньги! И мне уже нечего терять. Не то что тебе, девочка!

– То есть, по твоему, я слишком молода?

– А сколько тебе?

– Тридцать семь.

– Конечно! В Европе в этом возрасте только-только задумываются о семье, замужестве и детях. Задумываются, а потом такие – да ну, нет! Я еще слишком молода, поживу-ка я еще, пожалуй, для себя!

– А как же «поскорее родить», «тикающие часики» и вот это все, чем пугают врачи и рано рожавшие?

– Ну, возможно, когда женщины делали это в поле и шансы выжить в процессе были невелики, имело смысл затевать все как можно раньше, пока тело максимально здорово. Но теперь, под присмотром всевозможных врачей, спокойно рожают и в сорок, и в пятьдесят, и я бы не сказал, что получается как-то хуже. К тому же, если сравнивать физическое и психическое состояние и развитие матери, я бы не был так уверен, что первое принципиально важнее второго. Все же, когда нового человека создает уже полноценный взрослый, это куда лучше для ребенка. У меня есть сестра, младше на двадцать лет, и вот, глядя на нее, я понимаю, что большинство проблем, которые были у меня в детстве и юности, ее просто-напросто не коснулись. А все потому, что мать не отыгрывала на ней свои комплексы, не переносила обиды и не закрывала ею свои гештальты. Да и со здоровьем у нее все в порядке. С детства росла в комфорте и достатке, и к тому же в полной семье. А я уж как получился, так получился.