Берлинская лазурь - [42]

Кто-то, возможно, тот же мужчина, что привел ее сюда, сел на подушку сзади нее и опустил руки ей на плечи, нежно, по-отечески поглаживая, будто успокаивая и располагая к доверию. Поначалу это возымело совершенно обратный эффект. Лизе захотелось вскочить, сорвать повязку и убежать куда глаза глядят: домой, а лучше – вообще совсем домой, в свой город, в свою квартиру, в свою кровать, где нет никаких странных людей, огромных котов, пугающих снов и всех этих секретных ритуалов и оргий. Но тут заиграла настолько чудесная музыка, что Лиза поняла: добровольно уйти и прервать это наслаждение она не сможет. Эх, была не была! Она зажмурилась и одним большим глотком выпила горько-пряный эликсир. Еле удержалась, чтобы не закашляться, уселась поудобнее и приготовилась вкушать эти невероятные звуки.

Поначалу она пыталась угадать инструмент, но быстро бросила. Он не был похож ни на что. Так что она просто окончательно расслабилась, обмякла и, как в искрящуюся реку, вошла в этот сияющий сине-зеленый, золотой, пурпурный, оранжевый и снова сине-зеленый поток. Ее закрутило вихрем, рассыпало в воздухе, расщепило на молекулы и разбросало по Вселенной. В то же время все существующие Вселенные существовали для нее и из-за нее. Она могла создавать и разрушать их силой мысли. Раскручиваться до бесконечности – и сжиматься до атома. Быть пылинкой на плече у прохожего – и видеть всех прохожих, всю улицу, другие улицы, города, страны, всю планету, все планеты, всю галактику, которая, в свою очередь, снова умещалась в пылинку на плече очередного прохожего. Она поймала себя на мысли, что теперь уже никогда не вернется домой, так как попросту не сможет найти ни свой дом, ни вообще понять, кто должен туда вернуться. Но первоначальная паника быстро сменилась радостью от безграничности выбора. Теперь она вправе решать, где именно ее дом и кем она захочет быть.

Внезапно чьи-то руки нежно подхватили ее, подняли и закружили в танце. Она не ощущала пола под ногами, зато чувствовала потоки воздуха и пронизывающую ее энергию, которая светящимися нитями прошивала все вокруг, образовывая связи между всеми без исключения элементами пространства. Она кружилась и видела, как от нее разлетаются маленькие звездочки, а со стороны, откуда доносилась музыка, исходило непрерывное, пульсирующее звездное поле, всё заполняющее собой. Кажется, Лиза начинала понимать, зачем нужна была повязка на глазах. Без нее не удалось бы увидеть все это многообразие незримых сущностей и субстанций. Кто-то снова взял ее за руку и увлек за собой. Она пригляделась – это была Эя.

– Привет, – блеснула она своими огромными, на этот раз бирюзовыми глазами, – скажи, потрясная вечеринка?

– Ага, – Лиза так опешила от диссонанса фэнтезийного образа и молодежного сленга, что даже забыла удивиться самому факту встречи.

– Расслабься, кружи, здесь все можно! Здесь можно быть всем, чем захочешь! Ха-ха-ха-ха-ха!

Звонкий смех поднял новый вихрь светящихся искр. Эя явно хотела быть просто подростком, просто танцующей девчонкой, легкой и тонкой, подвижной и вздрыжной, а вовсе не принцессой из рода дриад, которой суждено однажды пустить корни и навеки приковать себя к родовому саду. Лиза кружилась в танце вместе с Эей, в то же время, как бы со стороны наблюдала, как та, переодевшись мужчиной, возвращается в свой город. Как под видом жениха приходит в родной дом, как уговаривает сестер бежать вместе с нею, как они решаются и под покровом ночи покидают сад. Как скрываются в горах, как плачут и боятся. Как она успокаивает их, как пытается рассказать, что жизнь прекрасна и мир разнообразен. И как однажды утром она понимает, что все ушли, бросили ее, оставив послание, дышащее непониманием и презрением. Они попросили никогда не приближаться к их семье, городу и роду. И Лиза почувствовала, как больно это было, как Эя рыдала, не столько от предательства и изгнания, сколько от понимания, что все усилия напрасны, что ничего не изменить, что они сами добровольно выбирают быть кормом, и нет у них никаких иных желаний и стремлений. Она ощущала, каково это – быть изгоем, слишком странной, не вписывающейся в устоявшийся порядок, не желающей исполнять предначертанное, то, ради чего была создана. Каково это – не получать удовольствие от того, к чему все стремятся, желать запретного, грезить о несбыточном. И тут новая волна музыки подхватила Лизу и понесла выше, туда, где нет никаких устоев и никаких «ты должна», где нет форм, только чистая энергия, даже не задумывающаяся, что ей придется кем-то стать. Туда, где еще только помышляют о создании богов. И где еще не произнесено то, самое первое, Слово.

Когда она проснулась, вокруг было подозрительно тихо. Провела рукой по кровати и наткнулась на знакомое недовольное «мя-я-яу». Скинула уже явно не нужный черный платок. Так и есть, та самая спальня, тот самый кот, та самая я, ну, или почти. Почти раздетая. Но абсолютно целая. Пошарила по тумбочке, взяла телефон, нашла в мессенджере Мишу. Зеленый кружочек, слава богу, онлайн.

– Миша, твою ж мать!

– Что случилось?

– Что это вчера было? Чем они меня таким напоили?