Берлинская лазурь - [18]

Шрифт
Интервал

– Ничего, погоди, сейчас я еще пару недель покувыркаюсь – и мне по-любому нужно будет на несколько дней взять перерыв, и вот тогда мы с тобой непременно зажжем, – шепнула Катя, провожая подругу. – Ты же, как я понимаю, здесь еще как минимум на месяц?

– По предварительным данным, да, а там – как пойдет, всяко я могу тут быть три месяца по туристической визе, так что да, не прощаюсь. Между нами расстояние в семь километров, примерно как в Москве было, и я очень хочу, чтобы это существенно не поменялось и впредь. Буду работать над этим.

– Да уж, ты, пожалуйста, не подкачай, мне тут определенно будут нужны свои люди.

– Говорящие на двух иностранных языках?

– И это тоже, но не только. Знаешь, удивительно, но я начала немного по-немецки понимать, воистину язык передается половым путем. А еще выяснилось, что у меня, как у представительницы поколения, выросшей на немецких фильмах определенного жанра, мгновенно все приходит в боеготовность, стоит только шепнуть на ушко что-нибудь на этом языке. Причем не обязательно пресловутое «дас ист фантастиш», а буквально таблицу умножения можно читать, и все – работает!

– Отличный способ изучения языка, действительно! Тебя трахают, и одновременно диктуют спряжение модальных глаголов. Приятно и полезно! Надо взять на вооружение, если какой-то еще язык захочется себе добавить.

– Хорошая идея, но я, пожалуй, воздержусь. Я, конечно, извращенка, но не настолько.

Мишина квартира оказалась настоящим подарком. Кроме расположения, вида из окна и добротной немецкой мебели, она была буквально напичкана всеми видами раритетов, начиная с редких книжных изданий и заканчивая диковинным коллекционным винилом. И, разумеется, здесь было на чем его послушать – явно очень недешевая и высококачественная аудиосистема, сочетавшая последние технологии с теплой ламповостью.

Да, Миша знал в этом толк. Всегда знал. Его жилище было определенно холостяцким, но при этом порядок в нем царил истинно немецкий. Судя по тому, что Лизу не оповестили о приходах домработницы, следил за этим исключительно сам Миша. Редкое природное явление, но бывает.

В интерьере преобладал так называемый скандинавский дизайн: уют, комфорт и минимализм без намека на вычурность. Хюгге, как называют его сами скандинавы. Лизе очень нравился этот стиль, но в Москве он был представлен либо безумно дорогими дизайнерскими вещами, либо «ИКЕА», которая набила ей оскомину еще во времена съемных квартир и дешевых отелей. Куда бы ты ни приехал, обязательно уснешь на знакомой до боли кровати, под не менее знакомым светильником с непроизносимым названием, а вещи будешь складывать в очередной шведский комод. И вот теперь наконец-то целый месяц она будет жить в квартире своей мечты. Правда, с котом. Она не была котолюбителем, ей ближе были собаки, но данный кот не особенно вписывался в обычный котопортрет. Так что это сулило скорее интересный опыт, нежели обузу. К тому же, статус кошачьей няни освобождал ее от уплаты аренды, что при таких апартаментах было весомой экономией. Правда, спиной она к Демиургу все же поворачиваться пока не решалась.

В первый вечер Лиза осталась дома. Обжиться, освоиться, приготовить вкусный ужин и накрыть его на маленьком балконном столике с видом на ночной Берлин. Сидеть в одном легком халатике, а то и вовсе без него, включить любимую музыку, благо такая имеется у Миши в достатке, или дурацкий сериал, чтобы дать мозгу полноценный отдых. Потом почитать книжку или завалиться спать в необычные для нее часов десять, ни минуты не жалея о потерянном вечере. Когда впереди у тебя целый месяц, можно не стараться проводить их все до единого с пользой. Тем более что у Миши така-а-а-ая кровать!

Холостяк холостяком, а успехом у противоположного пола он, несомненно, пользуется. Она и сама грешным делом отметила, каким холеным красавцем он стал. И даже подумала, что была бы весьма не прочь, если бы не относилась к нему, скорее, как к брату, соратнику, товарищу ее суровых студенческих дней – без малейших романтических чувств. С ним хотелось влезть в какую-нибудь авантюру, проговорить до рассвета на кухне за коньяком, вместе написать книгу или даже открыть маленький магазинчик, торгующий всякой эзотерической всячиной, но в постели, в объятиях или у алтаря она, как ни силилась, представить его не могла.

На следующий день она проснулась необычайно рано. Тихое место, удобная кровать и, наконец, комфортное одиночество сделали свое дело. К тому же в ногах, на белоснежной простыне, развалился огромный пушистый черный кот, что было хоть и непривычно, но довольно-таки приятно. Когда Лиза начала подавать первые признаки бодрствования, он лишь слегка приоткрыл один желтый глаз, посмотреть, кому это так отчаянно не спится столь ранним утром, и тут же заснул снова, слегка поежившись от столь дикого неуважения к священному процессу сна. Действительно, на улице едва рассвело. Но Лиза чувствовала себя слишком бодрой, чтобы оставаться в кровати.

Она неспешно встала, потянулась, постояла под горячим душем, пробуждая каждую клеточку тела, привела в порядок лицо и прическу и, полностью довольная собой, отправилась на кухню готовить завтрак. Это был ее излюбленный утренний ритуал. Еще находясь в постели, она спрашивала себя, чего бы ей сегодня хотелось, и непременно готовила желаемое, не ленясь красиво сервировать свое блюдо. Она считала, каким будет завтрак, таким будет день, и искренне не понимала людей, выхватывающих из холодильника первое, что попадалось под руку, или пропускавших завтрак, потому что нужно немедленно начать опаздывать и убегать. Лиза всегда отводила на первую трапезу минимум час. Четверть часа обычно уходила на приготовление, а остальное – на неспешную трапезу под просмотр фейсбучной ленты, роликов на ю-тубе или чтение книги.


Рекомендуем почитать
Дурная примета

Роман выходца из семьи рыбака, немецкого писателя из ГДР, вышедший в 1956 году и отмеченный премией имени Генриха Манна, описывает жизнь рыбацкого поселка во времена кайзеровской Германии.


Непопулярные животные

Новая книга от автора «Толерантной таксы», «Славянских отаку» и «Жестокого броманса» – неподражаемая, злая, едкая, до коликов смешная сатира на современного жителя большого города – запутавшегося в информационных потоках и в своей жизни, несчастного, потерянного, похожего на каждого из нас. Содержит нецензурную брань!


Рассказы

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


«Я, может быть, очень был бы рад умереть»

В основе первого романа лежит неожиданный вопрос: что же это за мир, где могильщик кончает с собой? Читатель следует за молодым рассказчиком, который хранит страшную тайну португальских колониальных войн в Африке. Молодой человек живет в португальской глубинке, такой же как везде, но теперь он может общаться с остальным миром через интернет. И он отправляется в очень личное, жестокое и комическое путешествие по невероятной с точки зрения статистики и психологии загадке Европы: уровню самоубийств в крупнейшем южном регионе Португалии, Алентежу.


Железные ворота

Роман греческого писателя Андреаса Франгяса написан в 1962 году. В нем рассказывается о поколении борцов «Сопротивления» в послевоенный период Греции. Поражение подорвало их надежду на новую справедливую жизнь в близком будущем. В обстановке окружающей их враждебности они мучительно пытаются найти самих себя, внять голосу своей совести и следовать в жизни своим прежним идеалам.


Манчестерский дневник

Повествование ведёт некий Леви — уроженец г. Ленинграда, проживающий в еврейском гетто Антверпена. У шамеша синагоги «Ван ден Нест» Леви спрашивает о возможности остановиться на «пару дней» у семьи его новоявленного зятя, чтобы поближе познакомиться с жизнью английских евреев. Гуляя по улицам Манчестера «еврейского» и Манчестера «светского», в его памяти и воображении всплывают воспоминания, связанные с Ленинским районом города Ленинграда, на одной из улиц которого в квартирах домов скрывается отдельный, особенный роман, зачастую переполненный болью и безнадёжностью.