Берлинская лазурь - [17]

– В Берлине?

– В этом доме!

– Ого! Как быстро ты, выходит, все себе наколдовала!

– Да я особо и не колдовала, просто представила, как было бы круто жить с видом на этот остров, кораблики и старый каштан.

– Ну, я и говорю, наколдовала. Кстати, да, вид из окон у меня аккурат на остров и кораблики.

– И каштан?

– И каштан. Ну, и чупа-чупс, конечно, видно.

– Это что такое?..

– Ха-ха, мы так называем Алекса, нашу телебашню.

– Ой, а мне он больше напомнил диско-шар.

– Тоже есть немного. Кстати, наверху там забавный ресторан с вращающимся панорамным видом – и кормят на удивление неплохо. Плюс можно без очереди сразу наверх попасть.

– Да, я уже видела, забиралась вчера наверх, только без ресторана. Как-нибудь еще схожу обязательно.

– А я, когда хочется домашней кухни и уюта, сюда захожу. Вроде туристическое место в туристическом районе, но мне тут как-то всегда уютно. Может, потому, что первое место, куда зашел в Берлине поужинать, а может, потому, что у них есть колодец, исполняющий желания.

– Колодец?

– Да, во дворе. Сейчас дождемся пива, выйдем покурить – и покажу.

Возле входа действительно оказался старинный колодец с массивными коваными решетками и украшениями. Лиза заглянула внутрь. Воды в нем не было, он был частично засыпан, но дно густо покрывали поблескивающие монетки.

– Я тогда тоже с первого взгляда влюбился в Берлин. Приехал в тот год, когда мы институт закончили, и сразу влюбился. Еще бы, готика, баухаус, андеграунд, все, что мы любили. В России-то с этим большие перебои были. Очень не хотелось обратно уезжать. И вот как-то зашел я сюда, денег было немного, но разок отужинать в приличном месте хотелось. А дело еще и перед Рождеством. Знаешь, бедные туристы сюда в это время едут. И напрасно, праздник семейный, все закрыто, все ходят голодные, вот и я тогда так же попал. И они были тут чуть ли не единственные, кто в Сочельник до восьми работал. Я зашел, заказал рождественского гуся, темного пива, рюмку егермайстера, и сразу так хорошо стало, будто приехал наконец домой после долгого путешествия. А они, если ты заметила, тут фигурки лягушек собирают. Даже название переводится как что-то вроде «У хозяина пруда». Есть какая-то история про лягух, которые здесь жили и пировали, когда очередная пивная бочка, перевозимая по реке, давала течь.

– То есть тут даже лягушки побухать не против?

– Абсолютно. В Германии пиво вообще особо не считается алкогольным напитком. Так вот, а у меня тогда сестра младшая внезапно увлеклась вязанием и делала, знаешь, такие маленькие игрушки-брелочки, и у меня один такой в кармане завалялся – лягушонок. Дай, думаю, им в коллекцию подарю, а Дашка мне еще свяжет, у нее там неостановимый конвейер. Ну и подарил им типа с Рождеством. Они обрадовались. А потом я пошел на перекур, и тут выходит хозяин ресторана с подносом, на котором стоит рюмка, мол, а это вот тебе от нас, за счет заведения, в Святую Ночь. Что-то неимоверно прекрасное было, явно из тайных хозяйских запасов с выжимкой из рога единорога или около того. Я до сих пор узнать пытаюсь, но они не сознаются, и в магазинах ничего подобного не попадалось. И вот, значит, мы расшаркались, раскланялись, и, уже уходя, он возьми да брось, что вон тот колодец превосходно исполняет желания, и подмигнул этак заговорщически. Я тогда ухмыльнулся, помню, типа да-да, конечно, знаем мы эти ваши фольклоры, но, знаешь, когда тебе чего-то очень хочется, ты враз становишься суеверным.

– Конечно, знаю, все средства хороши! – улыбнулась Лиза.

– И вот, думаю, чем черт не шутит, не убудет же с меня! Подхожу колодцу и со всей мочи как заору туда: «Я хочу до конца следующего года легко и радостно переехать жить в Берлин и жить здесь комфортно и счастливо!» И про «без вреда себе или кому-либо другому» не забыл добавить. И что ты думаешь, возвращаюсь в Москву, проходит пара месяцев, и мне, вчерашнему студенту, сваливается неплохая работка, а главное, с продолжительными командировками в Германию, а ближе к концу года меня и вовсе перевели в здешний офис, выдав красивую карточку, подтверждающую законность моего временного здесь пребывания, обещающего впоследствии стать постоянным.

– Хм, думаю, в этом сыграл небольшую роль красный диплом переводчика с немецкого, а не только волшебный колодец.

– Несомненно! Но кто знает, кто знает?!.

– Ну ладно, только отойди и не подслушивай.

Миша, засмеявшись, пошел в сторону входа, где из приоткрытой двери уже показался официант, возвещающий, что гусь подан. Лиза добрую минуту нашептывала что-то в середину каменного круга, бросила внутрь монетку из кармана, а затем с хитрой улыбкой нашкодившей школьницы и покрасневшими не то от стыда, не то от мороза щеками ворвалась в тепло ресторанного зала. На улице звякнул одинокий удар колокола. Непонятно, почему только один и в двадцать часов девятнадцать минут, но Лиза уже слишком увлеклась дымящейся гусиной ножкой, чтобы обратить на это внимание.

VI

Три дня спустя Лиза и ее маленький рюкзачок переехали на Инзельштрассе. В просторную квартиру с высокими потолками, котом Демиургом, хорошей библиотекой и видом на остров, кораблики и каштан. Миша вылетел в Буэнос-Айрес в тот же день, выдав ей вторые ключи и последние напутствия, как сделать ее совместную жизнь с котом максимально комфортной для обоих. Кот отреагировал на Мишин отъезд нордически. Лишь вышел в коридор, когда тот обувался, ткнулся носом в лицо, дал легкую пощечину кончиком роскошного хвоста и муркнул напоследок что-то вроде «береги себя там, человечек неразумный», а затем спокойно ушел спать на диван, где проводил большую часть времени. С Катей тоже все обошлось без лишних слез и долгих прощаний, во-первых, они все еще оставались в одном городе, а во-вторых, подруга была так увлечена своим новым страстным романом, что общаться с ней становилось затруднительно. Она могла либо рассказывать, какой замечательный мужчина – Ханс, либо и вовсе зависала в фантазиях и мечтах и плохо реагировала на внешние раздражители. Видеть, как ее огненная Катя постепенно превращается в розовое желе, Лизе было странно и немного завидно, но она прекрасно понимала, что это обычные издержки конфетно-букетного периода, когда все остальное для тебя просто перестает существовать.