Берлинская флейта [Рассказы; повести] - [31]

И все же он продолжал ходить к соседям… Почему? А бог его знает… Может, все по той же хрестоматийной схеме, что ведь нужно же человеку куда-то пойти, а может, действительно задался целью все же подготовиться и поступить в институт по газу; а может, он инстинктивно догадывался, что именно Вера поможет ему хоть как-то прицепиться к этой жизни и продолжить свой род, а может, им владела обычная для демобилизованных задача непременно овладеть целью с последующим разворотом на сто восемьдесят градусов…

Итак, вечерами, убедившись в том, что улица Резервуарная пуста и безопасна, Виктор прошмыгивал к Полищукам на веранду, где Вера, забравшись с ногами на диван, вслух читала параграфы и по ходу объясняла, а Виктор сидел за столом, напряженно вслушивался, кивал головой и мало что понимал…

Каждые полчаса, с точностью хронометра, на веранде появлялась Ольга Тимофеевна: то вишни принесет, то компот в графине, то пыль какую-то сотрет с подоконника, то просто так, якобы по ошибке: «Склероз уже — шла в огород, а зашла на веранду…»

Все свершилось через пару недель, на полу, на веранде, и Ольга Тимофеевна застукала их на горячем…

Началась подготовка к свадьбе.

Виктор устроился слесарем в цех ширпотреба, работал он вяло и для бригады сдельщиков был обузой.

В институт по газу он уже не готовился…

Накануне свадьбы он поехал в город купить себе свадебное белье, подстричься и помыться в бане. Сделав все это и побродив по городу, он решил пойти в парк проститься с колесом обозрения.

Колесо уже кружилось, а с ним кружился и весь мир: девушки, деревья, цветы…

Виктор стоял, смотрел, прощался…

Вдруг одна из девушек, садившихся в колесо, уронила кошелек, Виктор бросился, поднял кошелек, но девушка уже возносилась в небо. Дождавшись ее возвращения, он протянул ей пропажу. Она поблагодарила. Это была очень яркая девушка, девушка-цветок, одна из тех, за кого можно все отдать, даже жизнь… Никогда в жизни Виктор не стоял так близко к такому цветку… Он был на грани обморока, дрожь била его…

— Что с вами? Вам плохо? — спросила девушка.

— Нет, наоборот! Вы… я… не могли бы вы… не могли бы вы сейчас пойти со мной в ресторан? Я вас очень прошу! На один час, на полчаса! Я ничего плохого не замышляю! Я вам все объясню! От вашего решения сейчас зависит все, вся жизнь моя!

Впервые в жизни он стоял рядом с такой девушкой, и впервые в жизни он произнес такую длинную фразу…

С мольбой и страхом смотрел он на девушку. Она вдруг согласилась. Они пошли в ближайший ресторан. Виктор продолжал находиться в полуобморочном состоянии, его била дрожь, он боялся упасть. Волны вздымались стеной, налетали и справа, и слева, и сверху, и снизу…

«Неужели все сбывается?» — подумал Виктор, и тут к ним за стол подсел какой-то верзила и стал самыми последними словами поносить девушку. Виктор парализованно сидел, молчал. Девушка вскочила, убежала. Загрохотала музыка. Виктор вышел из ресторана. Высоко в небе светилось: «При утечке газа звоните 04»…

Он поехал домой. У забора стояли поселковые хулиганы. Он подошел к ним, опустился на колени и сказал:

— Убейте меня!

История майора Симинькова

…Есть некая общая идея, которая придает порою всем этим собранным воедино суровым людям красоту подлинного величия, — идея Самоотречения.

Альфред де Виньи. «Неволя и величие солдата»

История гвардейского офицера Николая Ивановича Симинькова, которую я сейчас намерен рассказать, в свое время вряд ли имела какой-либо резонанс в высших кругах кадровой элиты ракетных войск, однако сейчас, по прошествии лет, представляется мне весьма поучительной и печальной.

В середине шестидесятых годов в наш ракетный дивизион, в котором я в звании капитана командовал ротой минирования и заграждения, прибыл молодой, щеголеватый офицер Николай Иванович Симиньков. Прекрасно сшитый костюм, чемодан из натуральной кожи, серебряный портсигар с монограммой и эмблемой ракетных войск, папиросы «Герцеговина флор», тонкий аромат дорогого одеколона, походка, речь — все выдавало в нем человека светского, в себе уверенного и незаурядного.

Теперь я позволю себе в нескольких словах обрисовать расположение нашего дивизиона и уклад его жизни.

Стояли мы в болотистых лесах, окруженных по периметру танталовыми нитями сигнальной системы, стальной паутиной ловушек и электрозаградительной сеткой, а квартировали с семьями в деревне Глыбоч, отстоявшей от дивизиона в сорока километрах.

Командиром дивизиона в ту пору был Федор Степанович Супрун, кадровый военный, прошедший нелегкий путь от старшины роты до полковника, человек весьма крутой и, как говорится, не без перегибов. Ему ничего не стоило без особой нужды в течение нескольких часов продержать дивизион под дождем и снегом, отдать приказ провести политзанятия в противогазах или унизить офицера при солдатах… Свои пробелы в техническом образовании — а техника у нас была не из простых — он компенсировал фанатическим рвением в вопросах порядка и дисциплины. Он, имея семью, мог неделями, месяцами не выезжать из расположения дивизиона, докапываясь до каждой мелочи. Впрочем, солдаты его, кажется, любили, да и он, помня, вероятно, с чего начинал сам, тоже по-своему любил их. А вот офицеров, особенно молодых, образованных и пытавшихся каким-то образом проявить независимость суждений и взглядов, он терпеть не мог и презрительно именовал «балеринами».