Берлин - 45 - [40]

Берзарин пробежал глазами текст аттестации, при этом невольно пропуская смысл каждой фразы через призму нынешних и минувших обстоятельств и событий: «Тов. Берзарин, выдающийся строевой командир с большой волей, хороший методист и организатор боевой подготовки. Участник Гражданской войны. Будучи временно исполняющим обязанности (командира) для особых поручений тов. Берзарин выполнял исключительную работу, связанную с боевой учёбой частей армии. По моему заданию провёл ряд сборов с начсоставом группы. По своей подготовке, опыту тов. Берзарин подлежит выдвижению на должность командира и комиссара стрелкового полка вне очереди.

Командующий войсками группы Федько.

Декабрь, 1934 год».

Нет, не всё здесь безобидно. Не всё…

Дальше были подшиты знакомые документы. Ещё одна аттестация, партийная: «Тов. Берзарин защищал людей, впоследствии уволенных из РККА, идя вразрез с мнением политаппарата…» «Недостаточно самокритичен…» Но в целом аттестация положительная.

А вот кое-что из незнакомого. Когда Берзарин перевернул очередной лист, полковник отвернулся к окну. Полковник, конечно, знал этот документ. Хорошо, что бумага, а по сути дела донос, на него, на члена партии Берзарина, осел здесь, в личном деле Главного управления кадров и не был направлен в другой наркомат, к лефортовским спецам. Автор неизвестен, фамилия и подпись старательно вымараны чёрной тушью, осталось только звание: «полковник».

Легко же у тебя, должно быть, складывается служба, полковник, если хватило времени и сил писать такие длинные «характеристики», подумал Берзарин. Чёрт бы тебя побрал, полковник…

Берзарин бегло просмотрел документ:

«Месяца 3–4 назад я слышал, что командир 32 дивизии Берзарин арестован. Я и другие считали, что это так и должно быть, и вот почему:

1. Берзарин был порученцем у Федько не один год, и его в то время считали подхалимом. Он подхалимом и остался — это подтверждает его бывший комиссар Тентов.

2. Берзарин благодаря протекции врагов Федько, Балакирева, Могон скакал, как блоха, добиваясь высокого положения, а именно:

по ходатайству Федько он назначен командиром 77 полка.

Примерно через год, по ходатайству врага Балакирева был назначен начальником 2-го отдела штаба Примгруппы.

Не прошло и года, при участии Могона и Федько — он назначен командиром 32 дивизии.

Будучи в ОКДВА, я слышал удивление быстрой карьере Берзарина всех, кто его знает. И приписывал это его подхалимству и непосредственно его любимчику Федько. Причём никто о нём, как о хорошем работнике, не отзывался. Враги его нахваливали, в частности, я знаю — Могон.

Говорили о Берзарине так: «Берзарин пошёл в гору после того, как он всеми правдами и неправдами достал и оборудовал для Федько мягкий салон-вагон».

Сегодня я слышал от дальневосточников, что Берзарин назначается командиром на сугубо ответственное направление на Посьет.

Считаю своим долгом высказать сомнение в его политической преданности. У меня о Берзарине сложилось мнение, как о подхалиме и участнике в делах врагов.

Считаю необходимым поставить Вас об этом в известность.

Полковник…»

Донос датирован декабрём 1938 года. Тогда уже затихало. Все, кого взяли, были расстреляны, другие, кого не успели взять, но собирались, сами покончили с собой.

Да, что и говорить, знал этот полковник, где щель посуше и куда лучше горящую головешку сунуть… Ведь мягкий салон-вагон был… По поводу сомнения в политической преданности и участия в деле врагов, конечно, чушь собачья! Но вот салон-вагон действительно был.

Между лопаток по спине вниз скользнула холодная струйка.

А хороший метод воспитания у этого кадровика, со злой усмешкой подумал Берзарин, при всём при том всё же испытывая к хозяину кабинета подспудное чувство благодарности.

Кадровик рассказал, что до подписания приказа о назначении на 27-ю армию состоялся разговор между маршалом Тимошенко и Жуковым. Что Тимошенко, ознакомившись с личным делом, выразил сомнение. Но Жуков решительно настоял на назначении: «Смелый, решительный командир. Армию ему можно доверить вполне». — «Но как же письмо?» — «Письмо… Это не письмо. Таких цидулек нам ещё насочиняют. Пятая колонна… Фактически помогают Гитлеру».

Потом в буфете они пили кофе с бутербродами. Говорили о семьях. Разговор был хороший. Спокойный. Непринуждённый. Кадровик расспрашивал о Дальнем Востоке. Берзарин — о 27-й армии, о командирах. С этим настроением на следующий день он и отбыл к новому месту службы.

В Бологое прибыл к вечеру. И всю ночь просидел над штабными документами, входя в курс дел и пытаясь понять положение армии, состояние её частей и соединений.

На 27-ю армию его назначили временно, для «наведения порядка». Нарком заверил, что скоро последует перевод в Прибалтику. Сказал во время встречи: «Начальник Генерального штаба рекомендует вас как смелого и решительного командира. Такие нам нужны там, поближе к границе». Тогда же и договорились с С. К. Тимошенко, что семью из Хабаровска можно сразу перевозить туда, «поближе к границе».

Вскоре Наталья Никитична с дочерьми из Хабаровска перебралась в Ригу. Берзарин отправил своего адъютанта, чтобы помог семье с переездом и устроиться на новом месте. Вскоре адъютант вернулся из Риги и передал просьбу жены увезти её куда угодно, только бы подальше из Риги. Рига Наталье Никитичне не понравилась, и прежде всего отношением рижан к русским, к мигрантам, к переселенцам. Берзарин тут же перезвонил в наркомат, и там проблему решили сразу и радикально: пусть семья не распаковывает чемоданы и ближайшим же поездом возвращается в Москву — «жилплощадь генерал получит в российской столице».