Беркуты Каракумов - [28]
В немецкой форме они чувствовали себя скованно, особенно Керим, — под мышками отчаянно жало, а брюки — неловко сказать — подпирали так, что казалось, на горбыле, сидишь. Однако все компенсировал пулемет — отличный, мощный, безотказный, с металлической лентой «МГ» — «машиненгевер» по-немецки, «машина-винтовка». И винтовки у них были машиной, и люди — машиной, и идеология — какой-то машинной, нечеловеческой.
«Дом с детьми — базар, дом без детей — кладбище» — так гласит старая пословица, и Атабек-ага спорить с ней не собирался, потому что базар нравился ему куда больше, нежели последнее прибежище человеческое.
Внуку (а точнее — правнуку) Назару исполнилось девять месяцев, а он прекрасно узнавал деда и немедленно вцеплялся ему в бороду, едва старик наклонялся над колыбелькой, которая уже становилась тесна для малыша. В этой колыбели лежал когда-то его отец, воюющий ныне где-то на далеком фронте с врагами Родины, а теперь она мала ему, Назарчику, названному так по имени лучшего друга отца, сложившего свою голову в смертельном бою.
Мерно натягивая ногой и отпуская пеструю веревку, покачивающую колыбель, старик пил чай и думал.
Не баловала его жизнь, нет, не баловала. До 1930 года он получил две пули от интервентов и одну от басмачей. Четвертая досталась жене. Басмач — он как волк, как фашист, как каракурт[30]; для него неважно — старик, женщина, ребенок; не зря их так ненавидели в округе, хотя и боялись. А Атабек не боялся, вот и получилось, что овдовел раньше положенного аллахом срока. А потом сын Батыр, на которого все надежды были, утонул в реке, в бешеной Амударье, пытаясь в буран спасти колхозную отару. А жена его, глупенькая Арзы, влюбленная в него как кошка, не выдержала горя, облилась керосином и подожгла себя, погибла страшной смертью.
Один-одинешенек остался Атабек-мерген с шестилетним внуком Керимом. И как звезда надежды, сияя на высоком небосводе, сопутствует заблудившемуся в ночи охотнику, так и Керим освещал душу Атабека, главным занятием которого стала охота. Он был подобен воздуху, наполняющему легкие, когда их иссушил летний зной, глотком воды в полуденный час пути, призывным огоньком чабанского костра в ночи.
Всюду они были вместе, Атабек не отпускал от себя внука ни на миг. Таскал его по степи и по барханам, учил различать по следам животных, кто здесь прошел и что совершилось, рассказывал о повадках и хитростях зверей учил снаряжать патроны и капканы, учил стрелять, учил выдержке, учил любить человека. Любого человека, кроме басмача или интервента. И каждое слово Атабека становилось законом для маленького Керима, он был смышленым, запоминал все, и Атабек втайне гордился внуком, хотя внешне старался не проявлять своих чувств.
Постепенно Керим взрослел, и они с дедом становились парой быков в одной упряжке, а это не так-то просто, потому что, если быки в ярме тянут не дружно, борозда вкривь пойдет Атабек понимал, что в паре с ним молодой «бычок», и налегал покрепче. Внук этого не замечал, а когда заметил, сам налег так, что дед отставать начал, и ему пришлось сдерживаться. А если говорить вообще, то жили они душа в душу и ничего не желали, как жить так же и дальше…
Потягивая за веревку от колыбели, попивая чай, Атабек-ага мысленно благодарил всевышнего: «О аллах, милостивый, милосердный, хвала тебе, что ты дал мне внука, и дал невестку — женщину с нежной душой, и дал правнука — цветок всей моей жизни. Что я стал бы делать без них? В одном ты ошибся, о всемогущий, зачем ты создал фашистов? Конечно, на земле цветы и навоз уживаются рядом, но ты создал отраву… Зачем ты создал отраву, о всемилостивый? Разве мало тебе было змей и каракуртов? Разве мало того, что слишком коротким сотворил ты человеческий век и слишком шершавым? Плохие советники у тебя, о вездесущий, отстрани их от должности, уволь их, дай им в руки лопаты, чтобы они шли возделывать землю».
Где-то неподалеку заорал ишак. Атабек-ага вздрогнул, испуганно глядя на правнука: так и есть, разбудил, проклятый, малыша! Чтоб у тебя уши отвалились!
Старик взял Назарчика на руки.
— Разбудили нас, сыночек? Ничего, мы еще поспим. А то сядем на этого дурного ишака и поскачем на нем, понукая, погоняя хворостиной. Верно, батырчик? В пески на охоту поедем, в тугаи, дичи раздобудем, а мама нам жаркое сготовит. Ух, какое вкусное жаркое!.. Да ты, однако, потненький, малыш. Или с нами что-то приключилось?.. Нет, просто испарина. Мы тебя прикроем одеяльцем… А то давай-ка я тебя полой халата своего прикрою, чтобы не просквозило… во-от так… Чайку отведаешь? Давай-ка хлебни! После сна опо куда как хорошо чайку попить…
Назарчик гукал и лопотал что-то не очень вразумительное, ловил прадеда за бороду.
Доверительную их беседу прервал приход почтальона Овез-аги.
— Достал я вещь, которую ты просил.
Покопался в сумке, извлек вырезанный из журнала рисунок самолета «Пе-2».
Атабек-ага отставил его подальше от глаз, рассматривая.
— Тут вроде два человека сидят, а Керим писал, что втроем летают.
Овез-ага поскреб в бороденке, склонил голову к одному плечу, к другому, тоже вглядываясь в изображение.
Автор, сам много лет прослуживший в пограничных войсках, пишет о своих друзьях — пограничниках и таможенниках, бдительно несущих нелегкую службу на рубежах нашей Родины. Среди героев очерков немало жителей пограничных селений, всегда готовых помочь защитникам границ в разгадывании хитроумных уловок нарушителей, в их обнаружении и задержании. Для массового читателя.
«Цукерман освобожденный» — вторая часть знаменитой трилогии Филипа Рота о писателе Натане Цукермане, альтер эго самого Рота. Здесь Цукерману уже за тридцать, он — автор нашумевшего бестселлера, который вскружил голову публике конца 1960-х и сделал Цукермана литературной «звездой». На улицах Манхэттена поклонники не только досаждают ему непрошеными советами и доморощенной критикой, но и донимают угрозами. Это пугает, особенно после недавних убийств Кеннеди и Мартина Лютера Кинга. Слава разрушает жизнь знаменитости.
Когда Манфред Лундберг вошел в аудиторию, ему оставалось жить не более двадцати минут. А много ли успеешь сделать, если всего двадцать минут отделяют тебя от вечности? Впрочем, это зависит от целого ряда обстоятельств. Немалую роль здесь могут сыграть темперамент и целеустремленность. Но самое главное — это знать, что тебя ожидает. Манфред Лундберг ничего не знал о том, что его ожидает. Мы тоже не знали. Поэтому эти последние двадцать минут жизни Манфреда Лундберга оказались весьма обычными и, я бы даже сказал, заурядными.
Эта повесть о дружбе и счастье, о юношеских мечтах и грезах, о верности и готовности прийти на помощь, если товарищ в беде. Автор ее — писатель Я. А. Ершов — уже знаком юным читателям по ранее вышедшим в издательстве «Московский рабочий» повестям «Ее называли Ласточкой» и «Найден на поле боя». Новая повесть посвящена московским подросткам, их становлению, выбору верных путей в жизни. Действие ее происходит в наши дни. Герои повести — учащиеся восьмых-девятых классов, учителя, рабочие московских предприятий.
Июнь 1957 года. В одном из штатов американского Юга молодой чернокожий фермер Такер Калибан неожиданно для всех убивает свою лошадь, посыпает солью свои поля, сжигает дом и с женой и детьми устремляется на север страны. Его поступок становится причиной массового исхода всего чернокожего населения штата. Внезапно из-за одного человека рушится целый миропорядок.«Другой барабанщик», впервые изданный в 1962 году, спустя несколько десятилетий после публикации возвышается, как уникальный триумф сатиры и духа борьбы.
Макар Мазай прошел удивительный путь — от полуграмотного батрачонка до знаменитого на весь мир сталевара, героя, которым гордилась страна. Осенью 1941 года гитлеровцы оккупировали Мариуполь. Захватив сталевара в плен, фашисты обещали ему все: славу, власть, деньги. Он предпочел смерть измене Родине. О жизни и гибели коммуниста Мазая рассказывает эта повесть.