Беркуты Каракумов - [30]

— Как проехать в комендатуру? — торопливым и злым топом осведомился Гусельников, притормаживая.

Полицаи смотрели бараньими глазами; немец поднял голову, махнул лениво рукой в направлении села:

— Дорт!.. Форвертс, данн рехтс…

— Там! — перевел машинально Гусельников. — Вперед, потом направо.

— Бестен данк, — поблагодарил он, забывшись на мгновение, что в подобной ситуации излишняя вежливость неуместна и опасна. Исправляя ошибку, грубо выругался на жаргоне, рвя стартер заглохшего «цундаппа».

Глаза у немца просветлели, заулыбались:

— О-о, колоссаль!

Глядя вслед отъезжающему мотоциклу, один полицай сказал другому:

— А все-таки документы надо было проверить. Подозрительные какие-то типы. Тот, что в коляске, вообще на немца не похож.

— На американца, что ли?

— Не скалься. Не похож, и все тут.

— В комендатуре проверят.

— А ты уверен, что они туда доедут?

— Слушай, катись-ка ты подальше! Вечно со своими подозрениями. Вон этому, — кивок на немца, — выдали по первое число, хочешь, чтоб и тебе по шее дали? Беги и догоняй, ежели приспичило, проявляй свою бдительность. — Слово «бдительность» он произнес издевательски, вставив в него лишнюю букву.

Недоверчивый полицай оказался не так далек от истины — за первым же поворотом Гусельников приглушил мотоцикл. Остановились они неподалеку от школы, где разместилась немецкая казарма. Некоторые солдаты торчали в окошках, дымя сигаретами; другие пиликали на губных гармошках; третьи занимались мелкой постирушкой и, гогоча как гуси, плескали друг на друга водой у колодезного сруба. На проезжающих они не обращали никакого внимания, и это было на руку беглецам.

На малом газу протатакал Гусельников мимо казармы, приостановился там, где дорога длинно шла под уклон, до самого моста.

— Высказывайтесь, — предложил Гусельников.

— Через мост нам не проехать, — сказал Абдулла, — с обеих сторон шлагбаумы… документы проверять наверняка будут не так, как те лопухи.

— Может, с боем прорвемся? — предложил Керим.

Гусельников задумался. Сабиров торопливо сказал:

— Там поворот есть, вдоль берега реки. Если по нему поехать, а? Не один же мост через реку… брод где-нибудь есть…

Гусельников посмотрел на штурмана со странным выражением, приподнял каску, отер обильный пот на лбу.

— Нет, Абдулла, не пойдет так. Поворот у самого моста, враз подозрение вызовем… Да и откуда знать насчет брода — был бы брод, так и мост не наводили бы. Не-ет, что-то другое надо.

— Есть предложение, — сказал Керим, — пристроиться в хвост какой-нибудь штабной машине — их не проверяют, за ней и проскочим, тем более что к фронту, а не наоборот.

— Сердце чует, что мы хотим нарваться! — с надрывом произнес Абдулла.

— Кроме сердца голова на плечах имеется! — повысил голос и. Гусельников. — У Керима дельное…

— Внимание! — сказал Керим. — Отставить пререкаться! Полицай к нам направляется.

К ним действительно направлялся тот самый полицай, что у заставы в село смотрел желтыми коршунячьими глазами, недоверчиво смотрел, выжидающе. У него и сейчас такой же взгляд был, словно буравчики из-под лохматых бровей поблескивали.

— Всем сидеть спокойно… я разговариваю, — предупредил Гусельников. И широко улыбнулся навстречу подходящему полицаю, потряс фляжкой: — Шнапс!.. Ферштеес ду? Во ист шнапс?

Полицай оскалился, показывая желтые прокуренные зубы.

— Понимаю, понимаю! Есть! Тута вон есть самогонка!

Он тыкал рукой в сторону, но глаза были внимательные, хищные глаза. Его подозрения усилились оттого, что «немцы» вели себя странно: суетился один, а другие отворачивались, не глядели в глаза. Особливо этот черный, что в коляске сидит. Ни итальянцев, ни румынцев поблизу нету, а он — как бог свят — не немец: ишь, черномазый, бычится, исподлобья зыркает! Чего же делать, чего же делать?!

Путая немецкие и русские слова, он зачастил:

— Найдем шнапс… ком со мною, пан… близко тута, нихт вайт… Я вот на запасном колесе позади пристроюсь… покажу… фарен шнель-шнель, быстро-быстро ехать… чистый как слеза самогон, дух перехватывает!..

— Зецен зи, — разрешил Гусельников и вновь тут же опять поймал себя на том, что употребляет вежливый оборот речи, снова «в молоко»!

А полицай даже как будто обрадовался:

— Зецен, зецен, сейчас сяду… пристроюсь…

Керим не вмешивался в разговор командира с полицаем, но все больше каменели руки, все оглушительнее бухало сердце. Он не понимал, на чем основано предчувствие, но знал точно: полицай их заподозрил и подобру-поздорову не выпустит.

Машинально рука потянулась к голенищу — и все похолодело внутри: ножа не было. Испуганной ящерицей метнулась мысль — и он явственно увидел нож на скамье у Авдотьи Степановны, когда она перевязывала ему ногу. Забыл нож! «Дурак, тупица, осел!» — нещадно ругал он себя, но ругать было поздно. И он яростно косился на полицая, который пристроился за Абдуллой и вцепился в штурмана, как клещ в овечий хвост.

У двух сгоревших хат, от которых остались только печи да закопченные трубы, Гусельников притормозил, свернул к пожарищу.

— Эй, эй, пан, не туда! — забеспокоился полицай.

— Айн момент, — бросил Гусельников. — Хватай его, Керим!

И Керим, словно ожидавший этой команды, изогнулся самым причудливым образом, схватил полицая обеими руками за голову, едва не свалив Абдуллу, рванул на себя. Полицай хрипел, пытался вывернуться, крикнуть, но руки Керима превратились в клещи. За брыкающие ноги поймал полицая Гусельников.