Беркуты Каракумов - [31]
— Крути башку влево!
А сам повернул полицаевы ноги вправо.
Через несколько секунд все было кончено. Запыхавшиеся Гусельников и Керим смотрели друг на друга, а на них уставился бледный, ничего не успевший попить Абдулла.
— Вот так! — выдохнул Гусельников. — Волоки его, Керим, сюда… в пепле зароем… Никого не видать?
— Никого…
— Волоки!
Абдулла стоял неподвижно, потом кинулся помогать, греб пепел куда попало, расчихался.
— Притихни, — придержал его Гусельников, — не психуй, все уже кончилось.
Абдуллу била дрожь. Керим тщательно вытирал ладони о свои немецкие брюки, оставляя на них следы сажи и пепла. Понимал, что делает не то, что надо, да уж больно противно было ощущать на руках полицаевы слюни и предсмертную испарину.
— Молодцы мы с тобой, Корим, верно? — подмигнул взволнованный Гусельников.
Абдулла стоял как потерянный, ожидая реплики в свой адрес, но Гусельников только повторил:
— Молодцы мы с тобой, Керим Атабеков!
— Нож я позабыл в доме! — буркнул Керим и просяще поднял глаза. — Смотаем за ним, командир, а?.. Или вы подождите здесь, а я сбегаю, а?
— Не дури! — прикрикнул Гусельников. — Поумнее ничего не придумал? Оружия у нас хватит, а нож твой Авдотья Степановна догадается припрятать, сбережет… А ну садитесь, вон две машины к мосту идут.
Солдаты ехали, видимо, издалека — их мундиры и каски были не зелеными, а серыми от толстого слоя пыля. Гусельников пристроился в густой пыльный шлейф, тянущийся за машинами.
Возле шлагбаума передняя просигналила, а офицер высунул голову и прокричал что-то сердитое замешкавшемуся солдату. Тот поднял шлагбаум. На другом конце моста дежурили сообразительные — они подняли полосатое дышло шлагбаума, не дожидаясь сигнала. Гусельников воспользовался этим и прибавил газу, обгоняя машины. Солдаты из машин кричали вслед, махали руками:
— Лос, лос! Давай, давай!
Гусельников добросовестно последовал совету, вскоре мотоцикл намного оторвался от машин, даже рева моторов их не слышно было.
— Вечереет, — многозначительно произнес Гусельников.
— Да? — непонимающе отозвался Абдулла.
— Вечереет… — неопределенно поддержал Керим.
— Скоро темно будет, а их всего человек пятьдесят — шестьдесят, — продолжал Гусельников.
Керим внезапно понял, загорелся:
— Чесанем из пулеметика, да?
— И гранатками, гранатками, — кивнул Гусельников, — запасец приличный везем. Куда его везти?
— Рубанем фрицев по всем правилам! — ликовал Керим.
— Да уж не к теще на блины заехали, — усмехнулся Гусельников, — пора бы…
Абдулла смотрел на них как на сумасшедших.
— Вы что, в самом деле, ребята? Их — шестьдесят, а нас — трое!
— Они — фрицы, а мы — русские! — с вызовом сказал Керим. — Мы — на своей земле, они — на чужой!
— Молодец, парень, — стукнул его по плечу Гусельников и подмигнул, — правильно котелок варит. Стемнеет скоро, а ночью они в лес нипочем не полезут, так что не дрейфь, Абдулла, не каждый маршрут на штурманской карте рассчитать можно. А к утру мы умотаем, ищи-свищи.
Сабиров потряс головой, пожал плечами и даже руками развел. Гусельников построжел, в голосе появились командирские нотки:
— В общем, перекур кончен, славяне. Выбираем местечко для засады… Да вот она, лощина, лучше не выбрать. Заляжем с той стороны, где подъемник, — и лады.
Вскоре заурчали машины.
— Без команды не начинать! — предупредил Гусельников.
— Поближе подпустим, чтоб — гранатами, — добавил Керим, пристраивая поудобнее снятый с мотоцикла пулемет..
Абдулла смолчал, раскладывая поудобнее гранаты и автоматные рожки.
Садящееся солнце светило низко и со спины, стрелять было удобно, только тени немножко мешали, да ведь не на снайперском же полигоне, для пулемета и автоматов — сойдет, мишень кучная.
Начало было удачным — машины спускались в лощину, когда взорвались первые гранаты. Две из них угодили в наполненный солдатами кузов, одна громыхнула на капоте передней машины. Вторая машина, идущая почти вплотную, пыталась отвернуть, но попала в выбоину и завалилась. Из нее горохом посыпались немцы. Истерические вопли «Рус!.. Партизан!», суматошная пальба — все это продолжалось считанные минуты. Потом немцы опомнились, заняли круговую оборону, деловито застучали и с их стороны пулеметы.
Гусельников отдал приказ отходить, намереваясь улизнуть, пока атакованные не сообразили, что к чему. И тут их ждала первая неудача: мотор мотоцикла был покалечен случайной пулеметной очередью. Пришлось отходить пешком.
Шли до самого рассвета с короткими передышками, стараясь подальше оторваться от места схватки. Они выбились из сил, от жажды потрескались и кровоточили губы, но воды не было ни капли. А Гусельников торопил, не давал передышки, — впереди уже явственно слышалась канонада переднего края.
Вышли на опушку. Дальше тянулось открытое поле. Километрах в двух маячила рощица.
— Доберемся до нее, там и привал, — решил Гусельников. — Обзор оттуда отличный, никто не подберется незамеченным.
— Зато и рощица как бельмо на глазу торчит, у любого подозрение вызовет, — не согласился Абдулла.
— Ерунда! — уверенно сказал Николай. — Кому придет в голову проверять дюжину деревьев, стоящих в открытом поле как на ладони!
В книгу «Из глубин памяти» вошли литературные портреты, воспоминания, наброски. Автор пишет о выступлениях В. И. Ленина, А. В. Луначарского, А. М. Горького, которые ему довелось слышать. Он рассказывает о Н. Асееве, Э. Багрицком, И. Бабеле и многих других советских писателях, с которыми ему пришлось близко соприкасаться. Значительная часть книги посвящена воспоминаниям о комсомольской юности автора.
Автор, сам много лет прослуживший в пограничных войсках, пишет о своих друзьях — пограничниках и таможенниках, бдительно несущих нелегкую службу на рубежах нашей Родины. Среди героев очерков немало жителей пограничных селений, всегда готовых помочь защитникам границ в разгадывании хитроумных уловок нарушителей, в их обнаружении и задержании. Для массового читателя.
«Цукерман освобожденный» — вторая часть знаменитой трилогии Филипа Рота о писателе Натане Цукермане, альтер эго самого Рота. Здесь Цукерману уже за тридцать, он — автор нашумевшего бестселлера, который вскружил голову публике конца 1960-х и сделал Цукермана литературной «звездой». На улицах Манхэттена поклонники не только досаждают ему непрошеными советами и доморощенной критикой, но и донимают угрозами. Это пугает, особенно после недавних убийств Кеннеди и Мартина Лютера Кинга. Слава разрушает жизнь знаменитости.
Когда Манфред Лундберг вошел в аудиторию, ему оставалось жить не более двадцати минут. А много ли успеешь сделать, если всего двадцать минут отделяют тебя от вечности? Впрочем, это зависит от целого ряда обстоятельств. Немалую роль здесь могут сыграть темперамент и целеустремленность. Но самое главное — это знать, что тебя ожидает. Манфред Лундберг ничего не знал о том, что его ожидает. Мы тоже не знали. Поэтому эти последние двадцать минут жизни Манфреда Лундберга оказались весьма обычными и, я бы даже сказал, заурядными.
Эта повесть о дружбе и счастье, о юношеских мечтах и грезах, о верности и готовности прийти на помощь, если товарищ в беде. Автор ее — писатель Я. А. Ершов — уже знаком юным читателям по ранее вышедшим в издательстве «Московский рабочий» повестям «Ее называли Ласточкой» и «Найден на поле боя». Новая повесть посвящена московским подросткам, их становлению, выбору верных путей в жизни. Действие ее происходит в наши дни. Герои повести — учащиеся восьмых-девятых классов, учителя, рабочие московских предприятий.
Июнь 1957 года. В одном из штатов американского Юга молодой чернокожий фермер Такер Калибан неожиданно для всех убивает свою лошадь, посыпает солью свои поля, сжигает дом и с женой и детьми устремляется на север страны. Его поступок становится причиной массового исхода всего чернокожего населения штата. Внезапно из-за одного человека рушится целый миропорядок.«Другой барабанщик», впервые изданный в 1962 году, спустя несколько десятилетий после публикации возвышается, как уникальный триумф сатиры и духа борьбы.