Беркуты Каракумов - [33]
— Керим писать перестал, — пожаловался Атабек-ага.
— Напишет, — успокоил Бегенч. — На фронте, яшули, не всегда руки до писем доходят.
Маленький Назарчик незаметно прикорнул на груди у матери. Где-то прокричал петух. Вторя ему, заикал осел. Сельчане пожелали Бегенчу доброй ночи и разошлись.
Молочно-белая вывалилась из прорехи серой пелены небес луна, осветила дорогу золотистым светом, Атабек-ага и Акгуль шли молча. Глухая тишина царила вокруг, лишь звук шагов слышался, да мирное посапывание Назарчика.
Недавнее приподнятое настроение Акгуль уступило место тоске, молодая женщина приуныла, сама не зная, почему такое случилось. Ей плакать хотелось, и она дышала прерывисто, с трудом сдерживая слезы.
— Дитя мое, — прервал молчание старик, — а что, если мы напишем командиру Керима? Пусть хоть он сообщит нам, что с Керимом, почему молчит.
— У командира… у командира и без нас… без нас дел хватает, — рвущимся голосом ответила Акгуль. — Зачем станем на Керима его неудовольствие направлять? Подождем немножко. Напишет Керим, когда свободную минуту выберет.
Их тени раньше них дотянулись до порога дома и перелились через него.
Акгуль обернулась — в доме Бегенча еще мерцал свет. Он был слабый из-за яркой лупы, но от него в сердце Акгуль засветился маленький огонек — ничего, скоро и Керим вернется…
Еле волоча ноги, бредут по дороге пленные. Гонят их конвоиры, словно стадо баранов, хотя и отстающих баранов не бьют так безжалостно, как пленных: коваными сапогами, прикладами, палками, плетьми. Могут и пристрелить ни за что ни про что.
Полуденный зной палит. Озеро бы сейчас, возле которого Абдуллу нашли! Родничок бы, в котором искупались с Керимом! Лечь бы ничком, припасть к воде губами — и пить, пить, пить без конца, лишь дыхание переводя!
Вспоминает минувшее Николай Гусельников — и муторно на душе становится. Плечо разболелось, надкусанное вражеской пулей. В горячке боя не заметил, что ранило, а сейчас ноет, дьявол его побери. Заражения бы не было!
Керим прихрамывает. По мякоти зацепила пуля, скорее кожу сорвала, чем мякоть, а все равно наступать больно. А ступать надо твердо — отстающих конвоиры пристреливают без предупреждения.
Абдулла идет потупясь, не смотрит ни вперед, ни по сторонам. Ноги сами по себе шагают, несут туловище, а головы нет, голова в той рощице осталась. «И зачем только я не настоял на своем! Зачем нас в рощицу эту дурацкую понесло, а не в лес! Пусть дальше, пусть крюк, зато целы бы остались, на свободе…»
…Они сменялись через каждые два часа — часы были и у Гусельникова, и у Абдуллы. Первым в карауле стоять вызвался Керим. Товарищи как прилегли, так сразу и сморил их сон. А он, преодолевая сонливость, сквозь невольно смежающиеся веки поглядывал на солнце, поглядывал на часы. Мысли были о далеком, за тысячи километров отсюда…
Вот такое же солнышко светит и над Торанглы, то же самое солнышко — как в сказке это. И тут оно — и там. Смотрит ли на него дедушка? Смотрит ли Акгуль? А Назарчик? Какой он — трудно представить. Что они там сейчас делают? Вспоминает ли дедушка о подаренном ноже? При первой же возможности заверну к Авдотье Степановне, заберу его… А родители Акгуль, вероятно, уже к осенней стрижке овец приступили. Акгуль тоже мастерица с овцами управляться, теперь ей на хлопковом поле работать приходится — на отгонное пастбище с маленьким не уедешь, да и дом ей нельзя бросать, дедушка дома, присматривать за ним обязана… Интересно, залечил ли Ораз свою ногу? Может, и его в армию призвали? С Бегенчем мы как расстались на пересыльном пункте, так ни слуху о нем, ни духу…
Опять к сыну мысли вернулись — в груди ворохнулась, булькнула нежность. В марте родился сыночек, семь месяцев ему от роду. Говорит ли? Ходит ли? Не вспомнить, какими бывают дети в возрасте семи месяцев. Если не стоит на ножках, то, наверное, хоть ползает. Быстрее бы война эта кончилась, на сыночка бы поглядеть! Мне, несомненно, повезет, когда жребий тянуть станем, к кому в первую очередь ехать: к Николаю, к Абдулле или ко мне! Втроем и завалимся в Торанглы — как там все обрадуются!
Он зевнул во весь рот, взглянул на часы, которые дал Николай. Сейчас его очередь часовым становиться, прошло время, а жалко будить, вон как сладко похрапывает. Наверно, правильно дедушка говорит, что спящего и змея не трогает. Однако приказ командира есть приказ, надо его выполнять, надо будить Николая.
Гусельников проснулся сразу, будто и не спал вовсе. Сел, потрогал плечо рукой, поморщился.
— Болит? — сочувственно осведомился Керим.
— Терпится, — шепотом отозвался. Николай. — Тише укладывайся, Абдуллу не разбуди ненароком, пусть поспит парень, умаялся от своих переживаний…
Керим осторожно лёг. И великий полководец-сон, ведя свое несокрушимое войско, повис у него на ресницах, веки стали свинцовыми, и Керим, засыпая, успел удивиться, как он выдерживал до сих пор. Темный, глубокий, непроницаемый туман окутал его неизведанным наслаждением.
Гусельников сделал легкую зарядку, насколько позволяло раненое плечо, отошел на край рощи и затаился под кустарником, вглядываясь в ту сторону, откуда они пришли. Там кто-то ехал на одинокой телеге. И все.
Многие думают, что загадки великого Леонардо разгаданы, шедевры найдены, шифры взломаны… Отнюдь! Через четыре с лишним столетия после смерти великого художника, музыканта, писателя, изобретателя… в замке, где гений провел последние годы, живет мальчик Артур. Спит в кровати, на которой умер его кумир. Слышит его голос… Становится участником таинственных, пугающих, будоражащих ум, холодящих кровь событий, каждое из которых, так или иначе, оказывается еще одной тайной да Винчи. Гонзаг Сен-Бри, французский журналист, историк и романист, автор более 30 книг: романов, эссе, биографий.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книгу «Из глубин памяти» вошли литературные портреты, воспоминания, наброски. Автор пишет о выступлениях В. И. Ленина, А. В. Луначарского, А. М. Горького, которые ему довелось слышать. Он рассказывает о Н. Асееве, Э. Багрицком, И. Бабеле и многих других советских писателях, с которыми ему пришлось близко соприкасаться. Значительная часть книги посвящена воспоминаниям о комсомольской юности автора.
Автор, сам много лет прослуживший в пограничных войсках, пишет о своих друзьях — пограничниках и таможенниках, бдительно несущих нелегкую службу на рубежах нашей Родины. Среди героев очерков немало жителей пограничных селений, всегда готовых помочь защитникам границ в разгадывании хитроумных уловок нарушителей, в их обнаружении и задержании. Для массового читателя.
«Цукерман освобожденный» — вторая часть знаменитой трилогии Филипа Рота о писателе Натане Цукермане, альтер эго самого Рота. Здесь Цукерману уже за тридцать, он — автор нашумевшего бестселлера, который вскружил голову публике конца 1960-х и сделал Цукермана литературной «звездой». На улицах Манхэттена поклонники не только досаждают ему непрошеными советами и доморощенной критикой, но и донимают угрозами. Это пугает, особенно после недавних убийств Кеннеди и Мартина Лютера Кинга. Слава разрушает жизнь знаменитости.
Когда Манфред Лундберг вошел в аудиторию, ему оставалось жить не более двадцати минут. А много ли успеешь сделать, если всего двадцать минут отделяют тебя от вечности? Впрочем, это зависит от целого ряда обстоятельств. Немалую роль здесь могут сыграть темперамент и целеустремленность. Но самое главное — это знать, что тебя ожидает. Манфред Лундберг ничего не знал о том, что его ожидает. Мы тоже не знали. Поэтому эти последние двадцать минут жизни Манфреда Лундберга оказались весьма обычными и, я бы даже сказал, заурядными.