Беркуты Каракумов - [27]

Шрифт
Интервал

Она не то чтобы жаловалась, она просто вспоминала вслух; однако, расстроившись, иногда чисто русскую речь перемежала белорусскими фразами.

— Одна бяда не ходзиць — другую за сабою водзиць. Полный дом был до войны — одна головешка осталась старая. Кому я нужна? На кого порадуюсь? Кто возле меня угреется? Вы, дзетки май, яще маладыя, добраго у житти яще побачице, а мне уж радости не видать.

— Не горюйте, Авдотья Степановна, — утешал ее Гусельников, — доведется и вам хорошее увидеть: и муж отыщется, и дочка вернется.

Старушка всплакнула.

Отдохнув, они двинулись дальше. И вскоре уперлись в большак, по которому то и дело сновали автомашины и мотоциклы.

— Как по своей земле гуляют, сволочи! — выругался Гусельников.

— Эх, пулеметик бы мне май сейчас! — мечтательно сказал Керим. — Эх, пулеметик бы!

— Бросьте вы пустые разговоры, давайте подумаем, как дальше быть, — трезвым голосом сказал Абдулла. — Пешим ходом двигаться — далеко не уйдем, места людные пошли.

— Этих гадов за людей считаешь? — вспыхнул Керим.

Абдулла промолчал.

— Машину достать бы, — предложил Гусельников.

— Машину не машину, а мотоцикл не помешал бы, — более реалистично отнесся к предложению Керим. — На мотоциклах втроем они ездят — и нас трое. Можно ихнюю форму надеть. Тем более что ты по-немецки здорово шпаришь.

— А мы будем сидеть воды в рот набравши, если к нам обратятся? — высказал сомнение Абдулла.

— Николай выручит!

— При таком оживленном движении патрулей много будет, — стоял на своем Абдулла.

— Что же ты предлагаешь?

— Может, рассредоточиться… может, порознь пробираться к фронту?..

— Ну вот, Атабеков, нашлись у тебя единомышленники! — саркастически бросил Гусельников.

Керим горячо возразил:

— Нет единомышленников! Тогда, у озера, я глупость сморозил, теперь так не думаю, теперь считаю, что каждый палец — это палец, а много пальцев — кулак.

— Вот это правильно. Слыхал, Сабиров?

— Я только высказал мнение, а мнения могут быть разные, и не обязательно каждое из них — директива, — суховато ответил Абдулла. — Давайте решать с мотоциклом.

— А что решать! Дождаться одиночного, дать пару очередей — и порядок в танковых войсках!

— После такого шума на магистральной дороге? Нет, друг Керим, порядка после пары очередей для нас не будет. Но Абдулла прав — чесаться нечего, решать надо.

— Одну штуку вспомнил, — улыбнулся скуповато Абдулла. — Из детства. Мальчишки на ослах за травой в степь ездили. Возвращались поздно и частенько скачки устраивали. А мы, жившие на другой улице и враждовавшие с ними, натягивали поперек дороги веревку. Лихо они слетали со своих ослов и ничего не понимали, потому что веревку мы сразу же утягивали, — пойди разберись, что тебя сшибло. Вот сейчас бы такую штуку мотоциклисту устроить можно.

— Можно бы, — одобрил Керим, — да где найти веревку… Если бы раньше сообразить, от парашюта стропы прихватили бы.

— Связь! — сказал Гусельников.

Товарищи не поняли, а он повторил с загоревшимися глазами:

— Связь! Хоть одна нитка связи должна здесь быть? Должна! Смотрите, братцы, во все глаза — либо вдоль дороги, либо поперек замаскирована.

Он оказался прав, — Керим шел, загребая сапогами, и первый свалился, запнувшись за телефонный кабель в пластмассовой зеленой изоляции.

— Есть!

— Два добрых дела сделаем! — обрадовался Гусельников. — Мы сейчас и транспорт себе добудем, и связь фрицам подпортим. Метров триста кабеля вырежем — пусть поищут.

— Не сразу, — остановил его Абдулла. — Не станем пока панику поднимать раньше времени. Смотрите, кабель через дорогу проложен, давайте и используем его в целом, так сказать, виде. А когда мотоцикл добудем, можно будет перерезать провод и один конец за собой уволочь. Тогда очень трудно им будет порыв найти, легче новую нитку протянуть.

— Умно! — похвалил Гусельников. — Не зря тебя в штурманы определили, головастый ты мужик, Абдулла.

Они освободили провод от маскировки, чтобы легко его было в нужный момент вздернуть кверху. Серо-зеленый, он и так был мало заметен среди крошева листвы. На противоположной стороне дороги его закрепили за ствол дерева, и возле должен был замаскироваться Керим. Гусельникову и Абдулле предстояло поднять и натянуть провод, однако в последний момент командир «переиграл» — Абдуллу отправил на противоположную сторону дороги (там работы, собственно, не было особой), а Керима оставил с собой: «У тебя, паря, мускулатура покрепче».

Ждали долго. Шли легковушки, грузовики, транспорты с солдатами, бензовозы (руки чесались фейерверк приличный устроить, но сдерживались), а вот мотоциклистов как корова языком слизнула — ни одного.

Наконец затарахтел где-то вдали. И повезло, что большак на какое-то время обезлюдел.

Водитель и тот, что сидел позади него, вылетели сразу — мотоцикл шел со скоростью не меньше ста километров. А дремавший в люльке попробовал было брыкаться, но и его быстро утихомирили. Трупы оттащили подальше, присыпали тем, что под рукой оказалось. Кабель перерезали, и Керим один конец не поленился потащить в сторону, так как неизвестно, откуда пойдут связисты по линии. А второй конец они прикрепили к мотоциклу и на малом газу тащили его до тех пор, пока тащился. Ребячеством это, конечно, попахивало немножко: ведь кто гарантировал, что не застукает какой-нибудь транспорт на месте преступления… Да уж если везет, то везет до конца — поток машин на какое-то время иссяк.


Рекомендуем почитать
Порог дома твоего

Автор, сам много лет прослуживший в пограничных войсках, пишет о своих друзьях — пограничниках и таможенниках, бдительно несущих нелегкую службу на рубежах нашей Родины. Среди героев очерков немало жителей пограничных селений, всегда готовых помочь защитникам границ в разгадывании хитроумных уловок нарушителей, в их обнаружении и задержании. Для массового читателя.


Цукерман освобожденный

«Цукерман освобожденный» — вторая часть знаменитой трилогии Филипа Рота о писателе Натане Цукермане, альтер эго самого Рота. Здесь Цукерману уже за тридцать, он — автор нашумевшего бестселлера, который вскружил голову публике конца 1960-х и сделал Цукермана литературной «звездой». На улицах Манхэттена поклонники не только досаждают ему непрошеными советами и доморощенной критикой, но и донимают угрозами. Это пугает, особенно после недавних убийств Кеннеди и Мартина Лютера Кинга. Слава разрушает жизнь знаменитости.


Опасное знание

Когда Манфред Лундберг вошел в аудиторию, ему оставалось жить не более двадцати минут. А много ли успеешь сделать, если всего двадцать минут отделяют тебя от вечности? Впрочем, это зависит от целого ряда обстоятельств. Немалую роль здесь могут сыграть темперамент и целеустремленность. Но самое главное — это знать, что тебя ожидает. Манфред Лундберг ничего не знал о том, что его ожидает. Мы тоже не знали. Поэтому эти последние двадцать минут жизни Манфреда Лундберга оказались весьма обычными и, я бы даже сказал, заурядными.


Подростки

Эта повесть о дружбе и счастье, о юношеских мечтах и грезах, о верности и готовности прийти на помощь, если товарищ в беде. Автор ее — писатель Я. А. Ершов — уже знаком юным читателям по ранее вышедшим в издательстве «Московский рабочий» повестям «Ее называли Ласточкой» и «Найден на поле боя». Новая повесть посвящена московским подросткам, их становлению, выбору верных путей в жизни. Действие ее происходит в наши дни. Герои повести — учащиеся восьмых-девятых классов, учителя, рабочие московских предприятий.


Другой барабанщик

Июнь 1957 года. В одном из штатов американского Юга молодой чернокожий фермер Такер Калибан неожиданно для всех убивает свою лошадь, посыпает солью свои поля, сжигает дом и с женой и детьми устремляется на север страны. Его поступок становится причиной массового исхода всего чернокожего населения штата. Внезапно из-за одного человека рушится целый миропорядок.«Другой барабанщик», впервые изданный в 1962 году, спустя несколько десятилетий после публикации возвышается, как уникальный триумф сатиры и духа борьбы.


Повесть о Макаре Мазае

Макар Мазай прошел удивительный путь — от полуграмотного батрачонка до знаменитого на весь мир сталевара, героя, которым гордилась страна. Осенью 1941 года гитлеровцы оккупировали Мариуполь. Захватив сталевара в плен, фашисты обещали ему все: славу, власть, деньги. Он предпочел смерть измене Родине. О жизни и гибели коммуниста Мазая рассказывает эта повесть.