Беркуты Каракумов - [18]
Песенка неплохая, а все же лучше, если сын.
Волновал этот вопрос и Акгуль. Прислушивалась она к себе, как «оно» там ворочается, внутри, соответствует лп приметам о сыне. Говорят, если тихонько лежит, значит, девочка, если брыкает ножонками — это непременно мальчик. Мать однажды гостила, сказала вдруг: «Быстро покажи мне руки!» Акгуль даже струхнула малость — чего это она? — >но руки протянула. Мать засмеялась потихоньку, довольная: «Жди сына!» На расспросы дочери пояснила: «Вверх ладонями ты руки протянула — это к сыну. А если бы девочка — то ладони были бы вниз».
Напившись чаю, Атабек-ага попросил:
— Подвинь лампу поближе, дитя мое, посмотрим газеты. — И нацепил на нос старенькие, связанные ниткой очки. — М-да… бомбят наши немцев под Москвой… Может, и Керим среди сталинских соколов летает на бомбежку фашистов.
— Может, — согласилась Акгуль, помешивая в казанке аппетитно потрескивающую зайчатину. — Может, дедушка, да как узнать… «Полевая почта» — пишет. Почему так непонятно пишут? Кажется, легче на душе было бы, знай точно, где твой близкий воюет.
— А враг — это тебе шуточки? Плакат видела: «Болтун — находка для шпиона»? Нельзя, дочка, это называется военная тайна.
Старик последнее время постоянно интересовался всем, что относилось к фронту, читал газеты и постепенно овладевал расхожей терминологией.
Атабек-ага снял очки. Акгуль выложила поспевшую зайчатину в миску. Они поели. Потом молодая женщина вымыла посуду, убрала ее на полку и пошла в соседнюю комнату.
Там на специально сделанной Атабек-агой широкой плоской доске стояло скульптурное изображение Керима из глины. Это был не просто бюст, а скульптурное изображение человека, напрягшегося так, словно он сдерживает на аркане необъезженного коня.
Акгуль сняла с глины влажное покрывало, которым служило ее старенькое платье, и долго смотрела на скульптуру. Сколько бессонных ночей провела она возле сырого куска глины, пока он стал принимать облик Корима! Сколько раз в слезах бросала работу и, выплакавшись, принималась за нее снова, доверяясь не столько глазам, сколько пальцам, работала как бы ощупью.
И вот стало вырисовываться то, что жило в ее воображении.
То ли?
Она всматривается, будто хочет проникнуть взглядом внутрь глиняного кома. Лицо, пожалуй, получается. А вот все остальное… Но она ведь ни разу не видела близко самолета, на котором летает Керим, неведомо ей, как выглядит тяга руля поворота, которую он сжимал в своих израненных, окровавленных руках, чтобы она не лопнула!
Тихонько покашливая, вошел Атабек-ага. Акгуль не оглянулась, лишь подвинулась чуть в сторону, чтобы свет из маленького окошка падал на изображение и старику было виднее.
Подслеповато щурясь, Атабек-ага вглядывался в глиняное лицо внука. Достал из кармана тыковку-табакерку, постучал по ладони, вытрясая щепоть наса, бросил табак под язык. И вновь смотрел, заходя то справа, то слева. Акгуль уже не на работу свою смотрела, а на свекра, пытаясь определить, нравится тому или нет то, что вышло из-под ее пальцев. Сутки он, что ли, стоять будет и молчать!
— Похож, — нарушил наконец молчание Атабек-ага. — Совсем похож.
Акгуль вспыхнула, расцвела, засветилась вся.
— Похож… Но…
— Не томи, дедушка! Говори сразу!
— Молод он слишком, дитя мое.
— Но Керим действительно молодой!
— Я не о том. У этого, понимаешь, не лицо мужчины, совершающего подвиг, а лицо, понимаешь, мальчика… ну, юноши, думающего о девушке, а не о подвиге. Вглядись как следует.
— Да… — согласилась, ошеломленная проницательностью свекра, Акгуль, — да… он думает обо мне…
— Вот видишь… Когда человек совершает большой подвиг, он весь в своем порыве, ему нет необходимости думать о другом, он думает только о том мгновении, в котором свершается самое важное деяние его жизни. Ты поняла меня, дочка? И если даже у него мелькнет какая-то мысль об ином, то она не отразится на его лице.
«Да, — размышляла Акгуль, — дедушка прав, здесь именно тот Керим, который приезжал в „ЗИСе“ на кош, которого обнимали мои руки в свадебную ночь, а пальцы, двигаясь в темноте по его лицу, запоминали каждую любимую черточку. А здесь нужно лицо повзрослевшее, лицо героя, лицо мужчины, сражающегося с фашистами, и я сделаю его!»
— Самолета я не знаю, — пожаловалась она свекру, — не выходит у меня.
— Немножко так, — осторожно, чтобы не обидеть сноху, согласился Атабек-ага. — Мы поищем картинку самолета.
Акгуль оживилась.
— Хочется, чтобы при взгляде на него каждый человек почувствовал ту невыносимую боль, которую ощущал Керим, когда сжимал в руках колючее железо!
— Да, дочка, ему было больно… очень больно, однако он держал… потому что не мог поступить иначе… Картинку самолета мы добудем…
— Ты что-то еще хочешь сказать, дедушка?
— Да так, мысли, стариковские, может, и неправильные…
— Скажи.
— Думается так: нужно ли другому человеку чувствовать боль героя?
— Почему же не нужно?
— Боль не вдохновляет. Она вызывает сочувствие, даже ответную боль — у того, кто смотрит, может кровь на пальцах показаться, — а по моему стариковскому разумению, подвиг должен сиять как солнце и вдохновлять другого человека тоже на подвиг. Так я думаю.
Жил-был на свете обыкновенный мальчик по прозвищу Клепа. Больше всего на свете он любил сочинять и рассказывать невероятные истории. Но Клепа и представить себе не мог, в какую историю попадет он сам, променяв путевку в лагерь на поездку в Кудрино к тетушке Марго. Родители надеялись, что ребенок тихо-мирно отдохнет на свежем воздухе, загорит как следует. Но у Клепы и его таксы Зубастика другие планы на каникулы.
Без аннотации Мохан Ракеш — индийский писатель. Выступил в печати в 1945 г. В рассказах М. Ракеша, посвященных в основном жизни средних городских слоев, обличаются теневые стороны индийской действительности. В сборник вошли такие произведения как: Запретная черта, Хозяин пепелища, Жена художника, Лепешки для мужа и др.
Без аннотации Рассказы молодого индийского прозаика переносят нас в глухие индийские селения, в их глинобитные хижины, где под каждой соломенной кровлей — свои заботы, радости и печали. Красочно и правдиво изображает автор жизнь и труд, народную мудрость и старинные обычаи индийских крестьян. О печальной истории юной танцовщицы Чамелии, о верной любви Кумарии и Пьярии, о старом деревенском силаче — хозяине Гульяры, о горестной жизни нищего певца Баркаса и о многих других судьбах рассказывает эта книга.
Без аннотации Предлагаемая вниманию читателей книга «Это было в Южном Бантене» выпущена в свет индонезийским министерством общественных работ и трудовых резервов. Она предназначена в основном для сельского населения и в доходчивой форме разъясняет необходимость взаимопомощи и совместных усилий в борьбе против дарульисламовских банд и в строительстве мирной жизни. Действие книги происходит в одном из районов Западной Явы, где до сих пор бесчинствуют дарульисламовцы — совершают налеты на деревни, поджигают дома, грабят и убивают мирных жителей.
Повесть известного китайского писателя Чжан Сяньляна «Женщина — половинка мужчины» — не только откровенный разговор о самых интимных сторонах человеческой жизни, но и свидетельство человека, тонкой, поэтически одаренной личности, лучшие свои годы проведшего в лагерях.
Меня мачеха убила, Мой отец меня же съел. Моя милая сестричка Мои косточки собрала, Во платочек их связала И под деревцем сложила. Чивик, чивик! Что я за славная птичка! (Сказка о заколдованном дереве. Якоб и Вильгельм Гримм) Впервые в России: полное собрание сказок, собранных братьями Гримм в неадаптированном варианте для взрослых! Многие известные сказки в оригинале заканчиваются вовсе не счастливо. Дело в том, что в братья Гримм писали свои произведения для взрослых, поэтому сюжеты неадаптированных версий «Золушки», «Белоснежки» и многих других добрых детских сказок легко могли бы лечь в основу сценария современного фильма ужасов. Сестры Золушки обрезают себе часть ступни, чтобы влезть в хрустальную туфельку, принц из сказки про Рапунцель выкалывает себе ветками глаза, а «добрые» родители Гензеля и Гретель отрубают своим детям руки и ноги.