Берко кантонист - [48]

До ревизора приехал батальонный командир, туго, затянутый в узкий мундир.

— Здравствуйте, дети! — с необычайной лаской в голосе крикнул батальонный, войдя в манеж.

— А мы себе молчим, — тихонько прошептал Берко.

Батальон молчал.

— Здорово, кантонисты-молодцы. — повторил батальонный, подходя ближе к фронту.

Батальон, застыв, молчал.

— Здорово, ребята! — крикнул в третий раз полковник, срываясь с голоса.

Окаменев, фронт молчал.

— Что это — бунт? — закричал полковник, притопывая. — Вы оглохли, мерзавцы, или ошалели?

Не получив ответа, полковник снял шляпу, вытер пот и, надев ее опять, скомандовал:

— Батальон! В повзводную команду стройся!

Офицеры, фельдфебеля и унтер-офицеры — все разом повернулись и заняли места по команде. Из кантонистов не двинулся никто. Батальон стоял черной глыбой, словно высеченный из одного куска.

Полковник растерялся. Он снял шляпу, подошел близко к самому фронту и не своим голосом произнес:

— Простите, дети! Я действительно виноват. Я очень виноват перед вами. Ради моего семейства, ради моих собственных детей — простите меня!

Полковник низко поклонился, багровея от натуги, кантонистам.

По рядам пронесся ропот, и движение всколыхнуло ряды. Но в этот миг в манеж вбежал махальный и сдавленным голосом доложил полковнику:

— Едет!

2. Печальные напевы

Батальонный встретил ревизора, салютуя шпагой.

Ревизор на ходу к фронту поздоровался с батальоном. Ему ответило молчание.

— Полковник, что это значит? — холодно спросил ревизор.

Остановясь перед фронтом, он с удивлением рассматривал ряды кантонистов. Накануне им приказывали «глядеть веселей, есть глазами начальство». Ревизор видел бледные лица, крепка сжатые губы. А глаза? — глаза, точно, ели начальство, светясь мрачной решимостью.

— Почему они молчат, полковник?

— Не могу знать, ваше сиятельства.

Ревизор приказал командирам, начиная с батальонного и кончая фельдфебелями, отойти за фронт — так делалось всегда при опросе претензий, — а сам ревизор отошел к середине манежа и закричал:

— Первая рота, ко мне!

По этой команде рота, согласно обычаю, должна была окружить ревизора, и смельчаки в тесном кольце товарищей могли выдвинуться в середину к ревизору и высказать претензии на командиров. Первая рота не сдвинулась с места на призыв ревизора.

Тогда сам ревизор подошел к роте и громко, на весь манеж, спросил:

— Дети! Если кто-нибудь из вас имеет претензию — выходи смело вперед и говори, не боясь ничего!

— А мы себе молчим, — сладко замирая, шептал про себя Берко, стоя на своем месте в задней шеренге четвертой роты.

Из первой роты не вышел вперед никто. С тем же вопросом ревизор подошел, не получая ответа, и ко второй, и к третьей, и наконец к четвертой роте.

— Ну, вы, малыши, скажите, кто вас обидел?

— А мы себе молчим, — прошептал, волнуясь, Берко.

В смертельной тишине шопот этот прозвучал довольно явственно, а может быть, ревизор заметил «шевеление» губ, что во фронте наказывалось, как нарушение команды «смирно».

— Один заговорил! — громко возгласил ревизор. — Чего ты шепчешь? Выходи вперед! Говори!

По фронту пробежал шопот. Все головы обратились в сторону четвертой роты.

— Выходи, — шептал громко сосед Клингера.

— Передняя шеренга, на руку — расступись — тихо скомандовал ревизор.

Кантонисты исполнили команду; освобождая Клингеру выход вперед.

Ревизор посмотрел прямо в глаза Клингеру; взгляд его был холоден и блестящ. Клингер сделал три шага вперед и притопнул форменно каблуком. Ревизор улыбнулся и смотрел на кантониста с любопытством.

— Как зовут?

— Клингер, ваше сиятельство!

— Чего ты шептал, Клингер?

— Я шептал: «А мы себе молчим!»

— А еще что?

— Больше ничего, ваше сиятельство!

— Странно. Ты жалуешься на что-нибудь?

— Никак нет, ваше сиятельство.

— Ты всем доволен?

— Точно так, ваше сиятельства!

Ревизор несколько замялся, ища выхода из положения. Сначала оно ему представилось странным, потом показалось забавным, но теперь было на грани смешного, — ему померещилось, что Клингер усмехнулся. Ревизор нахмурился. В это время за фронтом что-то случилось: возня, сдавленный говор. Из-за фронта выбежал офицер.

— Ваше сиятельство, батальонному нехорошо — он упал. Вероятно, удар!

Ряды всколыхнулись. Ревизор скомандовал: «Батальон, стоять вольно!» и прошел к тому фасу, куда отослал командиров. Батальонного подняли и в сидячем положении прислонили к стене. Зверь мычал что-то невнятное, взгляд его выкаченных глаз был бессмыслен.

— «Акута»! — вздохом ветра прошелестело в рядах кантонистов.

Зверя подняли и унесли на носилках.

В больших зданиях — театрах, храмах и манежах — всегда стоит дымка мглы, сколько бы их ни проветривать, — это дыхание людей. Клингеру показалось, что дымка эта плотнеет и, сгущаясь, давит на голову. Он слышал, что ревизор о чем-то говорил кантонистам и те ответили ему нестройным гулом.

Ревизор двинулся к выходу, провожаемый старшим штаб-офицером — командиром первой роты. На пороге ревизор, что-то вспомнив, остановился.

— Клингера, четвертой роты, к ревизору! — крикнул офицер.

— Клингер, к ревизору! Бегом! — повторил Онуча.

Не чувствуя под собою ног, Клингер кинулся бегом к воротам манежа. Ревизор был уже в коляске.