Берестяная грамота - [3]

Серёга ещё не оправился от конфуза, пробурчал:

— Паразит староста уже постарался: завтра вызывают в управу. Наверняка на какую-нибудь работу пошлют.

— А ты что? Работы боишься, такой богатырь? — спросил Калачёв и добавил: — Знайте: в городе честных людей больше, чем вам кажется. Понадобитесь, они вас сами найдут.

ИВАН, ДА НЕ ТОТ

Предположение Серёги оправдалось. Тех, кто постарше, вместе со взрослыми мужчинами отправили на заготовку дров. Женщин и старух — в цехи — разбирать завалы. Серёга и Колька оказались в особой группе, которую староста назвал по-немецки «зондеркомандой». Назвал, конечно, для издёвки, потому что обидней дела и сыскать трудно — убирать помещение управы и фашистской комендатуры.

Мишка Капусткин, четвероклашка, узнав, что станет уборщицей, запротестовал:

— Права не имеете! Мне ещё и двенадцати не исполнилось!

Разговор шёл возле подъезда райсовета, где теперь была резиденция старосты. Готман поскрипел валенками по снегу, хмыкнул:

— Разве в школе вас такой дисциплине учили?

— Учили! — нахохлился Мишка. — И в книгах про это читали, и в кино показывали: если враг — значит, не помогать…

«Пропал Капустка!» Серёга чуть не ахнул и тут же, чтобы отвлечь Готмана, спросил:

— Господин староста, а за работу нам что-нибудь будет причитаться?

— Каждые десять дней буханка хлеба.

— Тогда мы согласны, — сказал Серёга за себя, Кольку и Мишку Капусткина.

Едва отошли от управы, Капустка такую оплеуху от Серёги съел, что пришлось его Кольке из сугроба поднимать.

— Ты что?! Захотел, чтобы за твои речи всех нас на допрос? Кочан ты крутобокий!

С того дня жизнь пошла не сладкая. Работа вроде и не ахти какая тяжёлая: каждый день в штабе полы подметать; раз в неделю мыть; пыль со столов и стульев смахнуть; иногда машину или подводу разгрузить, если шнапс или что-нибудь другое привезут; иногда к старосте сбегать с каким-нибудь поручением или от старосты — в штаб. Но всё время надо держать ушки на макушке.

Курт, заносчивый очкарик, который у Матрёниных стоял, служил в штабе караульным. Поначалу Коля даже обрадовался такой встрече: всё-таки «свой», можно сказать, но Курт и носа не повернул в сторону Кольки. А однажды утром провёл по сиденью стула ладонью, проверил, не пыльное ли, и с наслаждением треснул Кольку по щеке.

Но всё это были цветочки. Ягодки им преподнёс сам Череп — комендант Клюге.

Как-то после разгрузки подводы поднялся переполох: недосчитались ящика с мясными консервами. Схватили ребят, как щенков, за загривки — и к Клюге. Какой скандал он поднял! Тонкие, в ниточку, губы дёргаются, бритая голова трясётся — ну вылитый череп, вроде того, что был в школе, в биологическом кабинете. И плёткой каждого… Потом заперли всех троих на ночь в сарай. Закоченели ребята чуть не до смерти…

А утром ящик с проклятыми консервами нашёлся. Но всё равно для острастки по распоряжению Клюге лишили «особую команду» хлебного пайка на целый месяц.

Конечно, Серёга не спустил Черепу. Вбил на мосту через речку Лавровку два толстенных гвоздя с заточенными остриями. И как только поехал комендант на своей серой легковушке, так и проколол шины. Опоздал на какое-то важное совещание к начальству и такой разнос получил, что неделю ходил чернее тучи.

Но обиду мелкой местью не утолишь. Ну разве не сволочь староста, удружил им работёнку! Сам предатель и других заставляет на фашистов спину гнуть. Умеют же такие, как он, изворачиваться, приспосабливаться…

Кто не знал в Дедкове Ивана Фридриховича Ротмана, вежливого, подтянутого! Идёт, бывало, по улице — сухой, высокий, направо и налево кивает: «Здравствуйте! Как ваше здоровьице?»

В те годы, когда в стране была частная торговля, Иван Фридрихович служил в фирме, которая продавала швейные машины немецкой марки «Зингер». Ходил по домам, доставлял по заказам машинки и потом не забывал их владельцев — заглядывал к ним, интересовался, как работает механизм и не надо ли прислать мастера для наладки или ремонта. Когда же частной торговли не стало, сам занялся ремонтом швейных машин.

Теперь официально должность Готмана именовалась «бюргермайстер» — бургомистр. Что-то вроде «старший над городским населением». Но немецкое слово было чуждо русскому уху. Поэтому в обиходе все, даже полицейские, называли Готмана старостой — проще и понятнее. Готман делал вид, что ему всё равно. «Лишь бы было послушание», — видимо, рассуждал он.

То, что происходил он из немцев, дедковцы давно забыли. Когда его предки приехали в Россию, никто не помнил. Лет, наверное, двести назад, когда фабрикант Мальцев основал стекольный завод. А теперь сказалась в Готмане кровь — всей душой потянулся к немцам! Хотя сам по имени Иван, да, выходит, не тот…

Только чёрта с два будут дедковцы плясать под дудку старосты — бургомистра!

Сергей — человек решительный. «Получил по заслугам Благодухов, и этому не спустим», — дал себе слово Серёга.

Колька и Серёга жили на Воронежской улице. Только Коля ближе к центру, а Сергей на другом конце, на Крупчатке — так звалась эта окраина города. А вот Зина Говоркова, тоже из шестого «А», та — на Буяновке, что к самому лесу подходит.

Теперь каждый вечер, когда Колька и Серёга возвращались с работы, Зина поджидала их у школы. Посмеивалась: «Укрепляем мощь великой Германии фюрера?»