Бенефис - [27]

— Им самим охота решить для тебя как можно больше проблем, — засмеялся Богдан. — Ты же видишь — из тебя снова хотят сделать героя, ищут соответствующую рамку, соответствующие краски, подходящие факты и не могут найти ничего, что свидетельствовало бы о твоей неординарности. Я хочу им помочь, разве ты не понимаешь? Это же так интересно — человек, который ни за что на свете не хочет простить себе такой давний смешной грешок. Или — человек, не помогающий своему сыну, когда тот оказался в трудном положении. Или — человек, не говорящий ни слова против, когда под его кровом появляется юная особа, претендующая на положение снохи, и начинает с первого же дня ломать жизненный уклад и его, и его сына… Постой, сейчас я припомню кое-что на тему о героизме. Помнишь, ты мне рассказывал, что как-то у вас в цеху было некачественное сырье, вы работали с браком, а потом привезли новую партию нужного материала — не припомню, чего именно, — и одной из лучших, передовых бригад предложили начать все заново, но выйти на работу предстояло второй раз за сутки, в ночную смену. Те отказались: завтра — пожалуйста, с утра, как всегда, а в ночь — нет, даже за двойную плату. И тогда ты собрал свою бригаду, вы уже пятый день работали в третью смену и все-таки вышли снова, даже кладовщица пробовала помочь, впервые взявшись за непривычное дело, а потом так и осталась у вас, правда? Ну, а когда девчата из молодежной бригады устроили себе праздник — у одной из них был день рождения или они его просто выдумали? Хотели их наказать, а ты даже пробовал как-то оправдать их поступок — у тебя ведь для всех есть оправдание, кроме себя и сына, так? Ты ведь и не рассказал мне, чем закончилась та история, помню только, что всю ночь ждал тебя, — ты даже не предупредил, что остаешься на третью смену.

Теперь уже Богдан смотрел на меня — подходит такая деталь к портрету отца, который вы собираетесь писать?

— Я, пожалуй, лучше займусь ужином, — сказал Журило. — Мой малый хочет поупражняться в красноречии — ну что ж, я не возражаю.

Богдан проследил взглядом за выходящим из комнаты отцом, а когда тот уже закрыл за собой дверь на кухню, тихо, почти шепотом и умоляюще заговорил:

— Знаете… я бы попросил вас… не делайте из него героя. Вам это не удастся. Я наверняка знаю, что не удастся. Из него всю жизнь все вокруг пробовали сделать героя. Я порой думаю — зачем, почему? Отец не из тех людей, которые хотели бы оставить потомкам свой приукрашенный портрет. Если потомки поверят, что ж, один-два иконописных лика — это еще не так страшно. Погоды это не сделает. Хуже, если не поверят и начнут соскребать верхний слой краски, а под ним захватят и правдивое изображение.

А к т е р:

— Категорично, излишне категорично, молодой человек. Каждому поколению свойственно творить героев — по-разному, разных героев. Сами в этом со временем убедитесь. Творение героев — это не насилие, а чисто человеческая потребность и стремление, как потребность в любви или в красоте.

Спор уводил меня далеко от основной задачи — познакомить актера с моим героем. Пожалуй, теперь не хотелось произносить это слово «герой», и меня все больше мучило ощущение, что я совсем не знаю человека, которым интересовалась давно и вполне искренне; более того, я убеждалась, что могу обидеть его своим стремлением распознать его как можно лучше. Актер же был лишен каких бы то ни было сомнений, и, как видно, игра все больше и больше увлекала его, в то время как для меня это не было игрою, я снова и снова ставила себе вопрос: имею ли я право, откуда у меня это право — выспрашивать, выяснять и писать?

Журило высунул голову из-за двери и позвал сына:

— Поди-ка сюда, поможешь мне! Извините, пожалуйста, что я забираю у вас такого непревзойденного оратора… И от кого только он унаследовал этот талант?

— Папа! — возмутился сын, но все же вышел.

А к т е р  у л ы б н у л с я  м н е:

— Боитесь, кажется, что я сейчас откажусь: нет, роль не для меня, правда?

Я  н е с к о л ь к о  у д и в и л а с ь:

— Догадались все-таки… Признаюсь, страшновато: а что, если откажетесь? Больше того — тут вроде ничего и не вырисовывается для роли. Нет сценичности, правда?

А к т е р:

— Вырисовывается. Вырисовывается роль, хоть я, может быть, увидел все иначе, чем вы. Отличная роль, я не собираюсь от нее отказываться, если бы вы даже этого захотели, если даже отступились бы. Видите ли, вы метались от возможности к возможности, не знали, чем меня по-настоящему заинтересовать, и выбрали краски, детали, факты — называйте все это как хотите, — с помощью своих литературных терминов, выбрали то, что вам представлялось достойным внимания, а я во всем этом видел то, что привлекало меня. Знаете, интереснее всего было, как он учился говорить — от трибуны к трибуне, как учился говорить… Вы помните, как он разговаривал со своей матерью и как теперь, здесь вот, с нами? Вы сказали, ваш герой не знает Шепли и Фейербаха, — да, не знает, но в нем самом живет такое великолепное начало… Я имею в виду простейшую и, казалось бы, самую обыкновенную вещь — он не отказался от самого себя. Дело не в том, что он не может простить себе трех деталей, дело в том, что он не отказался от самого себя, от того парня, который отважился вынести с завода в сорок пятом году три электрические лампочки, или три буханки хлеба, или три детали — не имеет значения, что это было, — он не только стал старше, он вырос и все равно не отрекся от себя. Директор, который забыл дорогу в цех, отрекся от себя прежнего, а этот человек несет самого себя в себе постоянно, а это нелегкий груз — вот такое дело; это все я увидел и потому берусь за эту роль. Понимаете, это моя проблема — верность самому себе, и вы даже не знаете, что привели меня к этой проблеме. Вспомните, может, вы и сами не заметили, как говорили об этом, все время об этом — и девочка, которая живет во взрослой женщине, и отец Ангелины, утративший свое прошлое, помните? В модном костюме, среди вот этих вещей, всей этой недолговечной современной мебели, телевизоров, магнитофонных записей, за рулем машины он остается тем парнем, который уходит из дому, чтобы повидать мир, и, сам того не замечая, меняет облик этого мира, — вы заметили, что он меняет облик города, быть может, даже больше, чем город меняет его самого? Вы думаете, я не прав? Попробую переубедить вас, теперь это в моей власти, — вы же отдали мне роль.