Белый жеребец - [5]

Для нее все было внове; она выросла в Ленинграде, и здесь, в краю девственной, нетронутой природы, Саша вводил ее в новый, неведомый мир. Его внимание льстило Маше, он буквально околдовал ее. Незабываемые, волнующие мгновения… Маша полюбила его всей душой. Стоит ли удивляться, что она не хотела расставаться с ним и на миг. Она не задумываясь пошла бы за ним хоть на край света. Тогда. После работы он учил ее ездить верхом, стрелять, рыбачить. У этих озер они так же пекли уток.

— О чем ты думаешь? — спросил он.

— Тогда ты брал на мушку другое, — сказала она без тени упрека, слегка улыбнувшись.

«Ну, мои дела вовсе не плохи, — подумал он. — Если так пойдет дальше, все очень скоро войдет в норму».

Они повернули обратно. Стемнело, лишь на западе, на самом краю горизонта, осталась узкая оранжевая полоска, обрамленная бледно-голубым сиянием. На потемневшей синеве небосвода над озером загорались звезды. С отмелей у берега поднимался пар. Над высокими зарослями сухой, пронзительно-ароматной травы по бескрайней шири тундры стлался белесый туман. Маша вздрогнула.

— Тебе не холодно? — спросил он.

Не отвечая, она взяла его под руку и слегка прижалась к нему.

Это мягкое движение напомнило Бурову давние времена, ее согревающую доверчивость, на душе у него потеплело. Он всегда предпочитал ее другим женщинам, она была ему желаннее других — но почему в ней нет былого самозабвения?.. А сейчас — да, с ней что-то происходит, размышлял он.

В это мгновение неподалеку раздалось предостерегающее злобное ржание, а вслед за этим шуршание травы. В тумане возник могучий силуэт жеребца. Пока Буров и Маша гуляли, стадо улеглось в траве, и самец охранял его. В стороне зафыркала кобыле, за ней вторая. Над зарослями травы, затянутыми густым туманом, Буров с трудом рассмотрел их поднятые головы. Кобылы втягивали воздух, раздували ноздри и прядали ушами.

— Подожди, — едва слышно шепнул он жене. — Я немного их попугаю.

Он сделал несколько шагов и резко остановился. Жеребец снова заржал, угрожающе ударил копытом о землю; Буров затаил дыхание. Жеребец оскалил зубы и грозно зафыркал. В тумане тяжело, с топотом поднялись три кобылы и стоя выжидающе уставились на Бурова. Жеребец заржал в третий раз, на глубоких, низких грудных тонах, всхрапывая.

— Не бойся, — пробормотал Буров, ощутив сильный, резкий запах конского пота. — Не бойся, я твоих кобылок не возьму. Они мне не нужны.

— Что ты сказал ему? — спросила Маша, когда он вернулся.

— Я успокаивал его, чтоб он не боялся, — ответил он.

— Ты слишком рискуешь, Саша. Всегда ты такой.

— Какой есть.

Маша снова взяла его под руку. Она совсем замерзла. Он чувствовал, как она дрожит. Трава уже покрылась росой.

Потом они вчетвером сидели в юрте за столом и пили горячий чай, печка дышала жаром.

— Хотите еще сливок? — спросил Василий. Не вставая с лавки, он протянул руку, снял с полки эмалированную тарелку, доверху наполненную густыми взбитыми сливками, и поставил ее перед Машей. Потом достал вторую тарелку, с рубиново-красной брусникой.

— Я никогда не ела таких восхитительных взбитых сливок, как здесь, — заметила Маша.

Каждый день они ели свежайшие сливки, Василий сам взбивал их — в его хозяйстве были и три коровы, за которыми ходил Митя.

— Ну как, сыграем разок? — спросил Василий.

— Сегодня нет. Я пойду лягу, — ответила Маша. — Завтра предстоит нелегкий день.

Она отправила в рот полную ложку брусники, затем сливок и облизала ложку.

— Больно уж вы увлеклись охотой! — разочарованно заметил Василий. — С утра на ногах. — Он-то рассчитывал сыграть раз-другой в карты. Неожиданный приезд Бурова и Маши обрадовал Василия и Митю, внеся оживление и приятное разнообразие в их жизнь. Василий давно уже привык к одиночеству — такова была работа, — но общество любил.

— Когда мы выезжаем утром? — спросила Маша.

— Чуть свет. Как выпустим жеребят. Не бойтесь, мы разбудим вас.

Буров вспомнил, почему они собираются разыскивать стадо.

— А может, это волки? — спросил он Василия, держа в руке ложку сливок.

— Нет, — уверенно возразил тот. — Для волков слишком рано. Они еще не голодают и не охотятся стаями, как зимой. Да и следов никаких нет, ни костей, ни скелета.

— Ну, довольно. Пошла спать, — заявила Маша, вставая.

— Боже мой, ну и аромат! — воскликнул Буров, когда Митя бросил на раскаленную печку ветку багульника. Душистый, сильный, дурманящий бальзамический аромат заглушил все остальные запахи, которыми пропитались стены юрты. Буров встал, потягиваясь.

— Спокойной ночи, — сказал Василий, беря карты. Митя подсел к нему.

Буров с женой вышли в свою комнату.

Он слышал, как жена раздевается в темноте, шурша чем-то у своего ложа, затем она удобно, с наслаждением улеглась на волчью шкуру и повернулась на бок, приняв любимую позу.

Он лег и закурил. Постель жены была примерно в полуметре от него. С минуту он курил, прислушиваясь. По ее дыханию он понял, что она не спит.

— Маша!

Он протянул руку и, нащупав Машин локоть, стиснул его, а потом, скользнув пальцами по руке, крепко сжал ладонь. Сердце его учащенно билось.

Она зашевелилась, во тьме он услышал, как она приподнимается, а потом почувствовал прикосновение ее губ. Она мягко, тепло поцеловала его.