Белый жеребец - [4]

— Теперь с жеребцом осталось только шесть кобыл и четыре жеребенка.

— А что, у жеребца целый гарем? — удивилась Маша.

— Какой гарем? — не понял пастух.

— В каждом стаде на одного жеребца приходится по восемь-девять кобыл, ну и жеребята, конечно, — пояснил Василий. — Они живут, как дикие кони, круглый год пасутся на воле. Так полезнее всего. Жеребят мы потом отлавливаем, а старых лошадей совхоз продает на мясо. — Он сплюнул. — Завтра с утра придется поехать; посмотрим, попробуем узнать по следам, в какие места они бегали. Не могли же кобылы провалиться сквозь землю.

— Вот вам и охота на лося, — разочарованно протянул Буров. Во время рассказа Василия о жеребце и кобылах он бросил на жену мимолетный взгляд, в котором промелькнуло злорадство, но она не заметила этого.

— А можно мы поедем с вами? — спросила Маша. — Наверно, будет интересно. Это далеко?

— Митя видел стадо в нескольких километрах к востоку от озера Балаганаах. Часа четыре езды. Ну, а потом придется их искать.

— Целый день в седле. Не устанешь? — обратился Буров к Маше. В голосе его звучало удивление.

— По-моему, я уже немного привыкла. Мне ужасно хочется поехать. Поедем, Саша?

— Ну что ж, раз тебе так хочется… — По правде говоря, охота на уток ему уже приелась, и он стремился к настоящим охотничьим приключениям, связанным с опасностью. — Тем более что с лосем пока все равно ничего не выйдет, — добавил он.

Буров внимательно посмотрел на жену. Что это с ней? Похоже, здесь ее и впрямь все захватило. «Ну и энергия!» — подумалось ему. Сам он постоянно бывал в разъездах, «в поле», привык к трудностям, неудобствам и капризам природы. А Маша сидит в своем учреждении, много лет никуда не ездит, живет с детьми в городе. Вот она, ее неистощимая энергия, всегда привлекавшая его. Привлекавшая до тех пор, пока его не стало раздражать, что Маша расходует ее только на детей. С того времени, как она отдалилась от него и стала держаться отчужденно.

— Значит, договорились, — сказала Маша Василию. — Мы едем.

Он не ответил, озабоченный происшествием.

— Вторая кобыла, — проговорил он тихо, словно про себя.

— Выпьем еще? — предложил Буров.

— Это можно, — отозвался Василий, увидев в его руке бутылку коньяка. — Митя! — окликнул он пастуха, который ел утку у догорающего костра.

Они остались втроем, Маша ушла в юрту.

Когда она снова вышла, на ней был просторный свитер из пестрой коричневой шерсти, подчеркивавший плавную линию плеч. Солнце садилось, сразу ощутимо посвежело.

— Пройдемся по берегу, Саша? — обратилась она к мужу.

— Надеешься найти еще одного мамонта? — пошутил он, отпив из стакана.

— С меня хватит и одного, — ответила она. В ее глазах играли веселые искорки.

Маша стояла на берегу; в красноватых лучах заходящего солнца лицо ее порозовело, волосы приобрели оранжевый оттенок. Трава и гладь озера тоже казались оранжевыми. Справа, на длинной илистой косе, по которой лошади ходили каждый вечер на водопой, стояло несколько этих белых полудиких животных — днем они паслись далеко от озера, в тундре. Их шерсть тоже окрасилась в неестественный оранжевый тон, оранжевыми были и их отражения на зеркальной глади озера. Неподалеку проплыла, разрезая неподвижную воду, ондатра; за ней, словно трещина в зеркале, тянулся, расширяясь, темный, волнистый треугольник. Из-под самого берега вынырнула другая. Эта плыла так близко, что Буров разглядел даже пучок травы у нее в зубах.

— Я сейчас, — сказал он жене. — Только куртку возьму.

Днем солнце пригревало сильно, было даже жарко, но ближе к закату, когда оно склонялось к горизонту, от земли тянуло холодом, словно из открытого погреба.

Они пошли вдоль берега. Солнце почти скрылось, кругом все стало уныло-серым, но высоко в небе до сих пор сияли яркие полосы. Маша посмотрела на восток — над озером темнела холодная синева неба, которую оживляло свечение зеленоватых и оранжевых полос.

То тут, то там над озером взлетали и кружили стаи уток. Некоторые стаи были просто огромны и издали походили на тучи комаров. Вдруг высоко в небе, на фоне зеленовато-голубой полосы, Маша заметила два больших светлых пятна, а чуть поодаль — еще два. Лебеди! В холодном мерцании неба над посеревшей водной гладью они были ослепительно белыми. Их полет в абсолютном, даже несколько мрачном беззвучии тундры казался Маше нереальным. Но нет, все здесь было настоящее, подлинное, даже очень настоящее. И просто ошеломляющее. Она остановилась.

— Опять лебеди. Каждый вечер они прилетают.

— Да, — ответил Буров.

Он наблюдал за утками, сожалея, что не взял ружье. Порой утки взлетали совсем рядом, свист их крыльев раздавался прямо над головой.

— Они всегда летают парами.

— Тебе тут и в самом деле нравится, а?

— Прелесть! А воздух какой! Наверно, больше нигде такого нет.

— И трофеи у тебя отменные! Особенно сегодня.

— Да, сегодня у меня счастливый день. Я и не помню, когда мне было так хорошо.

— Я рад. Здорово мы придумали. — Он закурил. — Тогда мы тоже охотились. Помнишь?

— Еще бы.

Она попала сюда прямо со студенческой скамьи, совсем неопытная, и о жизни на якутском Севере не имела никакого представления. Самолеты в те времена сюда еще не летали, но в Зырянке, откуда им предстояло добираться на маленьком пароходике до Среднеколымска, их взял военный вертолет. Долетели до Ойусардаха, а дальше пришлось ехать на лошадях. Кавалеристы из них получились курам на смех: добрая половина группы впервые села в седло. Саша показался им чуть ли не генералом. Он уже четвертый год работал здесь, «в поле», много знал и считался одним из самых способных топографов. Непогода, трудности ему были нипочем, в любой момент он мог отправиться туда, куда другим идти не хотелось. Он весьма неплохо разбирался в зоологии и полярной ботанике. Был страстным охотником, быстро загорался. Маше казалось, что в нем так и бурлит радостная жажда жизни, и это очень привлекало ее.