Белый ветер - [35]

Через несколько минут они уже скользили между оголенными и оттого казавшимися особенно пышными и зелеными елями. Лыжня убегала вверх вдоль склона лесистого оврага и, добравшись до его края, снова спускалась в глубокую балку, петляя по дну, обходя сгустки кустов, выбиралась наверх, на опушку леса, пересекала ровное поле.

Левашов был отличным спортсменом.

Он много занимался спортом и в школе, и в училище. К лыжам его приучили с самого детства. Хоть отец после фронта и прихварывал порой, но лыжник как раз был прекрасный. А уж мать, той хоть призы брать. Зимой по воскресеньям всей семьей — отец, мать, оба брата, а позже и подросшая сестренка — отправлялись за город и гоняли весь день по лесной лыжне. Потом устраивали семейный обед и, еще покатавшись напоследок, румяные и веселые, отправлялись домой.

Так что лыжи Левашов любил, пожалуй, не меньше стрельбы, в которой достиг значительных успехов. Но со времени последних училищных лыжных кроссов, в которых он участвовал, прошло немало времени. В эту зиму впервые встал на лыжи.

В отличие от солдат он не нес оружия и снаряжения и все же начал вскоре тяжелее дышать, заломило поясницу. Он расстегнул ворот, сдвинул шапку на затылок, снял варежки… А взвод, возглавляемый Томиным, несся вперед все так же бесшумно, ровно и стремительно.

По полю стало идти еще труднее. Солнце здесь пригревало вовсю и кое-где испортило лыжню.

Лицо горело, пот заливал спину; раза два Левашов с ужасом замечал, что расстояние между ним и впереди идущим солдатом увеличивается. Усилием воли он вновь сокращал интервал. Наконец поле осталось позади, и лыжня вновь нырнула в лес.

— Плюс двадцать! — прокричал им радист.

Это значило, что после трех километров взвод Томина выигрывал у других двадцать секунд.

А лыжня петляла дальше по березняку. Набухшие сыростью березки чуть подсохли под лучами солнца. От их стволов остро пахло мокрой корой, последним снегом, солнечным воздухом.

Боль в пояснице у Левашова становилась все сильнее, а сухость в горле невыносимой. В какой-то момент лейтенанту показалось, что он сойдет с дистанции, все бросит, сядет в снег и станет есть, жевать, жадно глотать этот талый, холодный, обманчивый снег.

Пришла мертвая точка… Любой спортсмен знает о ней, и знает, что за ней следует второе дыхание. Просто надо выдержать, выстоять, не сдаться эти несколько минут, когда идешь уже не с помощью мышц, сердца, легких, а лишь усилием воли.

Левашов на мгновение зажмурил глаза, вспомнил училищного начальника физподготовки, кстати, мастера спорта по нескольким видам.

— Имейте в виду, товарищи курсанты, — говорил тот перед таким же вот лыжным кроссом, — под вашей командой будут здоровые молодые ребята, крепкие, сильные, отличные спортсмены, возможно, разрядники. В конце концов, вы не обязаны да просто не сможете быть сильнее всех ваших солдат и в плавании, и в беге, и в стрельбе, и в лыжном спорте… Однако, поверьте моему опыту, командира взвода, который приплетется последним в забеге или которого солдаты будут ждать на берегу, пока он пригребет после всех, они просто не поймут. То есть поймут, конечно, умом. А вот сердцем не поймут, и авторитет ваш будет подмочен, это я вам точно говорю!

Начальник физподготовки вообще вел свой предмет с прицелом на будущее.

— Вы станете офицерами-политработниками, — говорил он. — Для вас главное — воля, характер. Пример должны подавать в этом, а не в технике бега или плавания. Для вашего авторитета гораздо важнее успешно закончить дистанцию за счет силы воли, чем за счет высокой техники. Ясно? Не на тренеров учитесь, а на командиров-воспитателей.

Один из его практических советов Левашов вспомнил сейчас. Тот предлагал во время лыжного кросса намечать себе ближайшую цель — дерево, столб, сугроб — и во что бы то ни стало в темпе доходить до нее. А далее намечать новую в километре или двух — смотря по силам — и опять во что бы то ни стало стремиться к ней. И так до самого финиша.

Левашов посмотрел вперед, в конец узкой просеки, по которой проходила лыжня. Там маячили гигантские треноги высоковольтной передачи. Треноги он избрал для себя промежуточным финишем и теперь все силы направил на то, чтоб быстрее дойти до этой не столь уж далекой цели.

А за треногами последовало одинокое дерево, непонятно откуда возникшее посередь чиста поля, потом опушка леса и новое поле, начинавшееся за лесом…

Ломота постепенно прошла, дышать стало легче. Да еще впереди появились лыжники, уступавшие лыжню. Взвод Томина одну за другой обгонял ушедшие раньше команды.

— Плюс две минуты десять секунд! — прокричал очередной радист у дороги.

Вот тогда-то все и случилось.

Левашов почувствовал, что взвод замедлил движение, потом снова ускорил, словно его залихорадило, словно в нем что-то разладилось. Впереди образовалась какая-то толкучка. Кто-то остановился, раздался перестук палок, скрип лыж… Потом один человек сошел с лыжни, а взвод тронулся, вновь набирая скорость. Левашов увидел Рудакова. Тот стоял, нелепо расставив лыжи, вытаращив глаза, рот его был широко открыт, могучая грудь поднималась и опускалась, словно он хотел заглотнуть весь этот густой, свежий лесной воздух. Лицо Рудакова напоминало по цвету помидор, пот ручейками стекал к глазам, шапка болталась у пояса, рукавицы он где-то обронил.