Белый ветер - [22]

Разумеется, Розанов и Цуриков не могли не заметить необычного состояния друга. Его постоянно приподнятое настроение, успехи в учебе, преувеличенная тщательность туалета, таинственные исчезновения по субботам и воскресеньям давали повод для догадок.

— Очередной роман, — определил Цуриков.

— Беспрецедентный по длительности и интенсивности, — красиво выразился Розанов.

— Надо выяснить, — решили оба.

Левашов сопротивлялся недолго. Во-первых, скрывать подобное от близких друзей — все же свинство, а во-вторых, его самого распирало желание поведать свою тайну.

Рассказывал долго, но вот что странно, детали, которые раньше подчеркивали бы какие-то интимные моменты, сейчас он ревниво хранил про себя. И ребята поняли: на этот раз Левашов влюбился по-настоящему.

Друзья немедленно и энергично стали опекать Левашова. Они пичкали его бесполезными советами, предлагали новую фуражку или дефицитный одеколон, старались делать за него задания, чтоб предоставить ему побольше свободного времени. Взамен они требовали единственное — познакомить их с Наташей. Но как раз на это Левашов не решался. Ему дорога была каждая крупица времени, проведенная с нею наедине, и он не хотел впускать в замкнутое пространство этих коротких часов никого, даже близких друзей.

Наконец он пообещал, что познакомит их на новогоднем вечере. Вечер этот студенты педагогического и медицинского институтов и курсанты-старшекурсники устраивали совместно.

В фойе Дома офицеров возвышалась огромная елка, вся завешанная украшениями — и зелени не разглядишь; под потолком протянулись бумажные гирлянды, на зеркалах училищные художники изобразили зубной пастой деда-мороза, а по стенам развесили юмористические изречения.

Пригласили эстрадный оркестр, подготовили концерт самодеятельности, устроили беспроигрышную лотерею — книги, куклы, одеколон, разные забавные сувениры.

О том, что Новый год они будут встречать на этом вечере, Левашов условился с Наташей заранее. Однако радость предстоящего праздника омрачалась для него по многим причинам. Его беспокоило, каким будет это первое их появление на людях — ведь до сих пор они всегда проводили время вдвоем, — понравится ли его подруга Цурикову и Розанову, и понравятся ли они ей, и, наконец, переживал за Наташин наряд. Он знал бедность ее туалетов и боялся, что она окажется хуже всех одетой и что это испортит ей настроение. Ведь женщины, даже те, которые более или менее равнодушно относятся к своей одежде, новогоднему платью придают особое значение. Об этом говорил пример многих знакомых девушек. В конце концов он уговорил себя, что это дело Наташи, как она будет одета, ему же все равно, приди она хоть в тулупе и лаптях. Ему важна Наташа, а не то, в чем она будет одета.

День 31 декабря выдался сухим и морозным. На улицах снега почти не было; его убрали с тротуаров, раскатали колесами машины на мостовых.

«Съезд гостей», как торжественно значилось в пригласительном билете, назначался на 23 часа. В этот час Дом офицеров уже сиял огнями, оттуда доносились звуки оркестра, в вестибюле звучали приветственные возгласы.

Левашов зашел за Наташей, по традиции она вышла к «их» скамейке, и они поехали в училище. На ней была недорогая меховая шубка, какие продаются в любом универмаге, зимние туфли на каучуковой подошве, в руках большая сумка. Когда они вошли в сияющий огнями вестибюль и направились к гардеробу, Наташа вдруг шепнула ему:

— Сдай шинель и подожди меня у лестницы, я не хочу, чтоб ты видел, как я вожусь тут. Хочу сделать сюрприз.

Левашов разделся и послушно направился к лестнице. Мимо него шли красивые девушки в нарядных платьях, расфранченные курсанты. А вот и сам начальник училища полковник Одинцов, высокий, могучий, с пестрой колодкой орденов на широкой груди. Он шел один — такова была традиция. Одинцов всегда встречал Новый год с курсантами и, посидев часок, уходил праздновать домой. При этом он не имел определенного места, а подсаживался на несколько минут то к одному столику, то к другому; смеялся, шутил и был очень демократичен. В училище его любили и уважали.

Появился Розанов со своей «дамой» — хрупкой брюнеткой в очках, которые придавали печальное выражение ее лицу.

Представив ей друга, он спросил:

— А где?..

Но Левашов перебил его:

— Сейчас придет, красоту наводит.

Вот и Цуриков. Его спутница была противоположностью розановской — полная блондинка, румяная и восторженная. Впрочем, Цуриков пригласил ее, чтобы не быть одному.

Цуриков тоже представил Левашова и тоже спросил:

— А где?..

Левашов хотел было ответить, но в этот момент Цуриков незаметно подтолкнул его локтем.

Левашов машинально проследил за взглядом товарища. Вверх по лестнице поднималась Наташа.

Она была удивительно красива. В длинном золотистом парчовом платье с глубоким вырезом, в золотистых туфельках, она вся словно светилась; волосы ее на этот раз не были заплетены в косы и блестящими в ярких огнях волнами спадали до талии.

Он не только никогда не видел ее такой красивой, но даже никогда не предполагал, что она может быть такой.

Все оглядывались на Наташу. Цуриков до боли сжимал Левашову локоть, а тот так и стоял, молча глядя на нее.