Белый свет - [103]

Алтынбек прибег к крайнему средству, решив припугнуть, коснуться, как он считал, самого болезненного уголка девичьего сердца.

— Что, старой девой решила остаться? Или считаешь, что все еще молодая? Да в прежние времена на тебя уже никто бы и не позарился…

— А ты не переживай за меня! У меня на то отец-мать есть, и брат есть.

— Значит, на Маматая надеешься, ха-ха! А он на Шайыр глаз положил! Конечно, тебе-то он не рассказал, как хаживал к ней… А теперь с Бурмой крутит… С такими проще — с ними в загс идти не надо…

— Ну и грязный же у тебя язык, Саяков… Грязный и скользкий, — брезгливо поморщилась Бабюшай. — Нет у тебя ничего святого! Нет в твоей черной душе слова «азамат»! А ты еще себя джигитом величал! Зачем про Шайыр, Бурму рассказал? Побольнее задеть? А говоришь о любви… Не любишь ты никого и никогда не полюбишь, потому что главное в твоей жизни — успех, нажива, показуха…

— Да я не от злобы, а от жалости раскрыл тебе глаза на Маматая, чтобы знала, на кого обратила свой взор…

— А ты между нами клин не вбивай! Мы сами разберемся, если что не так… Хватит, поговорили, — и Бабюшай хотела сесть за руль, помня о выпитом Алтынбеком коньяке. Но Алтынбек, сильно схватив ее за плечи, снова усадил рядом.

— Загубила ты жизнь мою, Бабюшай!

— Не я, а твоя самонадеянность, погубила тебя, так и знай! — снова сделала попытку вырваться девушка, но Алтынбек с силой захлопнул дверцу, а Бабюшай с ужасом снова увидела бутылку с коньяком в его руках.

— За рулем своей машины буду сидеть только сам! — Алтынбек быстро перескочил на шоферское место и рванул вперед, чтобы Бабюшай не успела выпрыгнуть из машины.

Алтынбек сам не понимал, что с ним происходило. Всегда такой осторожный и предусмотрительный, теперь он утратил всякую власть над собой. Конечно, это Бабюшай своим отказом выбила его из жизненной колеи! Что ему теперь осталось? Тоска, позор, пренебрежение? Нет, с этим он никогда не примирится! Ничего-ничего, он сильный, он еще крепко держит в узде скакуна своей судьбы, может еще и пришпорить как следует! Или он не джигит, чтобы прокатиться с ветерком!

Ему нужна была разрядка, физическая усталость! Нужны были еще более сильные эмоциональные ощущения, чтобы перебить впечатление от только что состоявшегося разговора, заглушить, а если получится, и вытравить совсем из сознания. И Алтынбек включил предельную скорость…

«Волга», как тяжелый трудолюбивый шмель, казалось ему, не касаясь колесами шоссе, равномерно жужжа, летела вперед, и Алтынбеком овладело восторженное ощущение легкости и полета, когда все удается, все доступно и подвластно мыслям и рукам, человеческим. И он несказанно обрадовался, что стал снова прежним Алтынбеком — любимчиком и баловнем судьбы.

Алтынбек забыл о Бабюшай, о том, что она, сжавшись от предчувствия беды в комочек, как завороженная застыла на заднем сиденье справа от него и расширенными зрачками следила за судорожно метавшейся стрелкой на шкале спидометра. «О аллах, что же делать? Как остановить этого безумца?» — повторяла и повторяла она про себя, понимая совершенно отчетливо, что сейчас Алтынбек не услышит ни ее просьб, ни угроз…

Дорога была ровная и сухая, так что пока Саяков справлялся с рулем и даже начал что-то пьяно, заплетающимся языком напевать себе под нос… А если камень, рытвина или встречный транспорт? Как тогда?

И в это время на шоссе появилась арба, груженная желтыми, матовыми дынями. Бабюшай увидела их так отчетливо, как будто подержала в собственных руках!.. Ее удивило, что она уже не волнуется и не боится… Она смотрела и на происходящее и на себя саму как бы со стороны! Не удивило ее и то, что при такой бешеной гонке воспринимает все как при замедленной съемке: вот возница в длинном чапане и лохматой шапке испуганно обхватил шею взбрыкнувшего ослика, а тот рванулся на середину шоссе… Вот арбача в отчаянье взмахнул длинными рукавами…

Последнее, что услышала Бабюшай, это ругань на чем свет стоит Алтынбека… Потом — сильный удар… И свет померк в ее расширенных зрачках…

* * *

Алтынбек очнулся на больничной койке и, ничего не понимая, ощупал непослушными пальцами голову, напомнившую ему элечек[31], так она была укутана бинтами… Он приподнял бинты, спускавшиеся на глаза, и увидел медсестру, сидящую, возле него на табурете.

Где он? Что с ним? С трудом Алтынбек припомнил сильный удар и последовавший звук «карс!» — и снова темнота, вязкая, гнетущая, без звуков и ощущения.

Окончательно Алтынбек пришел в себя только на третьи сутки после аварии, когда он, вильнув вправо от встречной арбы, врезался в ствол дерева на обочине шоссе.

В глазах Алтынбека стояли слезы, и губы дрожали, и он едва выговорил:

— Не хотел я!.. Не хотел!..

Сестра низко склонилась над ним, вытерла слезы. И Алтынбек увидел, что она уже не молода, с добрыми морщинками у глаз, усталых и внимательных.

— Все будет хорошо, — обнадежила она Алтынбека, — выздоравливай поскорее. Все будет хорошо…

— Я не хочу умирать! Не хочу…

Женщина улыбнулась ему, как ребенку, и погладила по тыльной стороне ладони.

— Вот чудак! Раз не умер, теперь будешь жить!.. И здоровым будешь… А вот твоей спутнице меньше повезло…