Белый олеандр - [134]
Медсестра посмотрела на монитор, ощупала Ивонну, проверяя раскрытие. Только восемь сантиметров. Полное раскрытие было десять, и нам снова и снова говорили, что пока ничего сделать нельзя. Сейчас шло «движение по родовым путям», самый тяжелый период. Ивонна лежала в белой футболке и зеленых гетрах, лицо желтое, мокрое от пота, грязные спутанные волосы. Я вытерла испачканный рвотой подбородок.
— Спой мне песенку, — прошептала она искусанными губами.
— «Если придется расстаться с тобой, — пела я ей в ухо, обвешанное серебряными колечками, — это будет не летом…»
На узкой больничной кровати она казалась огромной. К животу был прикреплен датчик монитора, но я не смотрела на экран. Я видела ее лицо.
Оно напоминало портрет Фрэнсиса Бэкона, сходство с чем-то человеческим то проступало, то таяло на нем, стараясь не исчезнуть совсем в спутанном клубке боли. Я отвела от лица слипшиеся волосы и стала переплетать косички.
Как велика женская отвага, думала я, распутывая пряди снизу вверх. Решиться пройти через такое. Я никогда не смогу. Волны, полоски боли, начинающиеся в животе и ползущие дальше, по всему телу. Словно внутри Ивонны раскрывался стальной лотос с зазубренными краями.
Тело, думала я, упрямый, жестокий факт. Философу, который сказал, что люди мыслят и поэтому существуют, было бы полезно провести час в родильном отделении Уэйт-Мемориал-Хоспитал. Вся его философия изменилась бы.
Сознание со всеми своими высокими мыслями, прекрасными устремлениями и верой в собственную значительность так тонко, тоньше паутины. Смотрите, как легко оно срывается, как исчезает при первой же вспышке боли. Задыхаясь на узкой постели, Ивонна стала почти неузнаваемой, распадаясь на пучки нервов, горячие ткани, полости, воды, часы, тикающие в крови. По сравнению с мощным древним телом человеческая личность — облачко, призрачный дым. Тело — единственная реальность. Мне больно, поэтому я существую.
Вошла сестра, посмотрела на монитор, измерила раскрытие, кровяное давление. Все ее действия были жесткими, формальными. В прошлую смену у нас была Конни Хонг, мы ей доверяли, она улыбалась и осторожно щупала Ивонну теплыми пухлыми руками. Когда эта Мелинда Миик мяла ее, Ивонна жалобно хныкала. Я боялась ее деловитых, костлявых пальцев. Наверняка она поняла, что мы из приемной семьи, что Ивонна не сможет забрать ребенка, и решила, что за свою безответственность мы заслужили каждую секунду этих страданий. Ей лучше было стать чиновником в исправительном учреждении. Я пожалела, что здесь нет матери, — она сумела бы избавиться от Мелинды Миик. Она и во время схваток могла бы плюнуть в это лицо с поджатыми губами, сказать, что удавит ее проводом от монитора.
— Больно, — прошептала Ивонна.
— Никто не обещал, что ты пойдешь на пикник, — сказала Мелинда. — Надо дышать.
Ивонна старательно вдыхала и выдыхала, ей хотелось всем нравиться, даже этой сестре с кислым лицом.
— Разве нельзя ей что-нибудь дать? — спросила я.
— У нее все прекрасно, — сухо отрезала Мелинда. В треугольных глазах мелькнула скрытая злоба.
— Крысы застиранные, — донеслось из-за простыни, — жалеют для бедных свои паршивые лекарства!
— Пожалуйста… — Ивонна схватилась за край белой куртки Мелинды. — Я вас умоляю…
Сестра аккуратно сняла с себя ее руку, положила Ивонне на живот.
— У тебя уже восемь сантиметров. Скоро конец.
Ивонна всхлипнула несколько раз, тихо и безнадежно. Она слишком устала, чтобы заплакать. Я погладила ее по животу.
Никто ни разу не говорил, какая это отчаянная борьба. Теперь я понимала, почему женщины раньше нередко умирали при родах. Чаще всего причина была не в инфекциях, не в кровотечениях. Просто они сдавались. Переставали думать о том, родится ребенок или нет. Они знали, что, если не умрут сейчас, им придется пройти через то же самое год спустя, потом еще через год, и еще. Я понимала, что женщина может бросить все попытки, как усталый пловец, погрузиться с головой, набрать воды в легкие. Медленно массируя Ивонне шею и плечи, я думала — не сдавайся, я не позволю тебе исчезнуть под водой. Если бы только мать была здесь. Она выбила бы из Мелинды все необходимые лекарства, это уж точно.
— Mamacita, ай! — вскрикнула Ивонна.
Почему она звала свою мать? Она же ее ненавидела. Ивонна не видела мать уже шесть лет, с того дня, как та заперла ее вместе с братом и сестрами в бербанкской квартире, ушла на вечеринку и не вернулась. Ивонна рассказывала, что мать давала своим дружкам «покататься паровозиком» на ней, когда ей было одиннадцать. Я даже не понимала, что это означает. Групповуха, сказала она. А сейчас звала маму.
И не только Ивонна. Все родильное отделение звало своих матерей. «Мама, мамочка, мамуля!» Даже те, с кем рядом сидели мужья. Девять часов назад, когда мы только пришли, женщина с голосом, который словно окунули в крепкую щелочь, то кричала на мужа, то звала маму. Взрослая женщина всхлипывает, как ребенок: «Мамочка…» Тогда мне было неловко за нее. Теперь я понимала больше.
Взяв Ивонну за руку, я подумала о своей матери, о том, как семнадцать лет назад она рожала меня. Она тоже звала маму? Я представила, как она кричит на отца, называет его никчемным, лживым, тупым, пока он не уходит пить пиво, оставив ее с хозяйкой квартиры холодным ноябрьским утром. Мать рожала меня дома, врачей она терпеть не могла. Ее крики и брань, наверно, сотрясали тишину тесной улочки возле пляжа в Венисе, пугали мальчишек, катающихся на роликах, а хозяйка квартиры курила гашиш и шарила в ее кошельке. Но неужели она тоже кричала «мамочка, помоги мне»? Я представила ее мать, о которой почти ничего не знала; у нас была только одна ее фотография. Карин Торвальд, возможно, имевшая какие-то запутанные генеалогические связи с норвежским королем Олафом, актриса и алкоголичка. Она читала наизусть шекспировские монологи, когда кормила кур во дворе, и однажды утонула в коровьем пруду — моей матери было тринадцать. Все-таки я не могла представить, чтобы она кого-то звала.
Семейная сага Марины Ивановой «Главное выжить», – это исповедь перед людьми! Судьба трех поколений женщин из одной семьи не жалует ни одну из них. Но в этой жизни, мы все на испытании. Целая эпоха молчаливо наблюдает, – справятся наши герои с трудностями, смогут выжить в предоставленных обстоятельствах. Что выберут пороки или добродетель? Об этом вы узнаете, прочитав сборник романов Марины Ивановой, – «Главное выжить».
В третий том вошли повести и рассказы, объединенные общим названием «Сказки для умных».
Владение словом позволяет человеку быть Человеком. Слово может камни с места сдвигать и бить на поражение, хотя мы привыкли, что надёжней – это воздействие физическое, сила кулака. Но сила информации, характер самих звуков, которые постоянно окружают современного человека, имеют не менее сокрушающую силу. Под действием СМИ люди меняют взгляды и мнения в угоду тем, кто вбрасывает информацию на рынок, когда «в каждом утюге звучит». Современные способы распространения информации сродни радиации, они настигают и поражают всех, не различая людей по возрасту, полу, статусу или уровню жизни.
В этой книге две остросюжетные линии. Действие нечетных глав романа происходит во времена революции и начала гражданской войны. Четные?– описывают события наших дней, происходящие на фоне рейдерского захвата Часового (читай?– военного) завода. Объединяет их общее пространство?– крупный губернский город в центре России. В романе?– Пермь. Но с таким же успехом это мог бы оказаться Воронеж, Иркутск, Владивосток…Героев?– юную романтичную барышню и умного, беспринципного «нового русского» – разделяет столетие. Каждый из них проходит свой путь приключений, испытаний и преображений, свой отрезок истории России.
«Страну коров» мог бы написать Томас Пинчон, если бы ему пришлось полгода поработать в маленьком колледже. Пирсон своей словесной эквилибристикой и игрой со смыслами заставит читателя буквально мычать от удовольствия.Чарли приезжает в колледж Коровий Мык, где он еще не знает, чем ему, координатору особых проектов, предстоит заниматься. Задачи, кажется, предельно просты – добиться продления аккредитации для колледжа и устроить рождественскую вечеринку с размахом.Но Чарли придется пободаться с бюрократией: в колледже есть два противоборствующих лагеря, и их вражда может помешать ему добиться цели.
Эта книга – история о любви как столкновения двух космосов. Розовый дельфин – биологическая редкость, но, тем не менее, встречающийся в реальности индивид. Дельфин-альбинос, увидеть которого, по поверью, означает скорую необыкновенную удачу. И, как при падении звезды, здесь тоже нужно загадывать желание, и оно несомненно должно исполниться.В основе сюжета безымянный мужчина и женщина по имени Алиса, которые в один прекрасный момент, 300 лет назад, оказались практически одни на целой планете (Земля), постепенно превращающейся в мертвый бетонный шарик.
В последние дни гражданской войны дезертировавший с фронта Инман решает пробираться домой, в городок Холодная Гора, к своей невесте. История любви на фоне войны за независимость. Снятый по роману фильм Энтони Мингеллы номинировался на «Оскара».
Их четверо — бабушка и три внучки. Они семья, пусть и не слишком удачливая. И узы родства помогают им преодолеть многое.
Собака, брошенная хозяином, во что бы то ни стало стремится вернуться домой. Истории о людях, встретившихся ей на пути, переплетаются в удивительный новеллистический узор, напоминая нам о том, как все мы в этом мире связаны друг с другом.Тимолеон Вьета — дворняга, брошенная в чужом городе своим хозяином-гомосексуалистом в угоду новому партнеру, — стремится во что бы то ни стало вернуться домой и, самоотверженно преодолевая огромные расстояния, движется к своей цели.На пути он сталкивается с разными людьми и так или иначе вплетается в их судьбы, в их простые, а порой жестокие, трагические истории.
Роман современного классика Гора Видала — увлекательное, динамичное и крайне поучительное эпическое повествование о жизни Кира Спитамы, посла Дария Великого, очевидца многих событий классической истории.