Белый морок. Голубой берег - [332]

— Поскорее идите в хату!

— Здравствуйте, Николай Иванович, — обнимая в темных сенях щуплого невысокого мужчину на деревяшке вместо левой ноги, прошептал Василь. — Ваши спят? Может, не будем в хату заходить, чтобы не разбудить их?.. Давайте поговорим здесь.

— Да можно и здесь… Хотя… знаете что, пойдемте-ка лучше в кладовую. Там у меня есть каганец… Как-то ведь не по-нашему разговаривать с человеком на ощупь.

Следом за хозяином Заграва двинулся в черную утробу кладовки, где пахло нагревшимся зерном, старой шерстью и еще чем-то терпко-кислым и пьянящим. Вспыхнул огонек спички, а в следующий миг над приплюснутой снарядной гильзой затрепыхал чадный язычок пламени. В его слабом свете Василь рассмотрел узловатые руки, пожелтевшие от табака усы и болезненно полыхающие темные глаза мужчины, о котором он, кроме имени, собственно, ничего не знал.

— Что, не ждали поздних гостей, Николай Иванович?

— Да, честно говоря, сегодня не ждал. Я ведь только вчера «почту» отправил…

— Срочное и неотложное дело привело меня сюда. До нашего командования дошли слухи, будто в этих краях появилась какая-то конная группа народных мстителей. Вот меня и послали установить, что это за люди, и при случае наладить с ними связь. Надеюсь на вашу помощь. Может, что-нибудь слыхали о них?

Хитро сверкнул на ночного гостя Николай Иванович веселыми глазами и неуклюжими, почерневшими от работы пальцами подкрутил пожелтевшие усы:

— Об этих голубчиках я не только много слышал, но вот так, как вас, собственными глазами их видел. Прошло лишь трое суток, как они отсюда уехали…

— Вот как! И что же это за молодцы?

— По всему видно: люди стоящие. При здоровье все, хорошо вооружены, одеты, как на парад, в новехонькую красноармейскую форму. К тому же не какая-нибудь там скромная пехота — на бричках все, с пулеметами. А главное — в горячем деле бесстрашные и башковитые. Такие самому черту как раз плюнуть рога свернут. На что уж наш здешний душегуб Мефодий Кравец некоронованным царьком чувствовал себя, а, вишь, и пискнуть не успел, как в их тисках оказался. За тяжкие грехи перед народом эти архангелы публично приковали его гвоздями за руки-ноги к колоннам крыльца, а горобиевцам велено было разграбить имущество этого предателя. Только никто из наших даже щенки не взял с этого червивого гнезда, потому что нечистое там все, на крови невинной нажитое. Так знаете, что эти приезжие хлопцы учинили? Загнали весь кравцовский выводок в хату, позабивали окна и двери и пустили красного петуха под стреху со всех четырех сторон. Чтобы одним махом очистить землю от скверны…

Слушал Заграва рассказ одноногого хозяина, и сердце его постепенно наполнялось удивлением, испугом, гневом и отвращением. Не раз ему самому приходилось вершить праведный суд над фашистами и презренными предателями, однако никогда и ни при каких обстоятельствах не прибегал ни он, ни его побратимы к жестоким пыткам над пленными. Тем паче даже пальцем не трогали их домочадцев! А эти… Мало того что публично по-инквизиторски казнили самого Кравца, так еще заживо сожгли всю его семью!

«Кому нужна такая зверская жестокость? Кто дал им право расправляться с детьми и женщинами? — мысленно спрашивал себя Василь и не находил ответа. — Неужели не понимают, что наше оружие может быть использовано только против врагов, а отнюдь не для сведения личных счетов или слепой мести? Ведь даже капелька невинной крови, как всегда подчеркивал Ляшенко, может стать смертным приговором для самой светлой и высокой идеи. Не может быть, чтобы среди них не нашлось человека, который бы не понимал всего этого!..»

— А кто же в этой группе за командира? И вообще есть ли он там?

— А как же, конечно, есть. И притом не один, а, как я понял, двое там верховодят. Я их вот так, как сейчас вас, видел…

— Кто же они? Откуда? Куда направляются? Какими силами совершают свой рейд?

Николай Иванович почесал пятерней затылок:

— Да разве они такие лопухи, чтобы каждому встречному обо всем рассказывать? В основном они меня спрашивали, а не я их…

— Ну, хотя бы внешность их можете описать?

— Это дело нехитрое. Один у них настоящий бугаище. Плечистый такой, чернущий как жук, с цыганскими глазами и горбатым носом. Другой — довольно пожилой, хилый какой-то и безликий на вид. Очень похож на больного желудком. Но он, наверное, самый главный у них. Партизаны понимают его без слов и как огня боятся. Даже этот черный бугаище и то на цыпочках перед ним ходит и все время тараторит: «Слушаюсь, товарищ Пугач!..», «Будет исполнено, товарищ Пугач!..», «Принимаю во внимание, товарищ Пугач!..» Одним словом, дисциплина у них что надо! Хлопцы, видно, сильно муштрованные, свое дело как «Отче наш» знают. Слова от них лишнего не услышишь, о водке и слушать не желают, на чужое даже глазом не поведут, к женским юбкам не липнут. К ним, ясное дело, сразу же поток охочих ринулся, так где там. Никого не приняли! Приказали лишь организоваться в отдельную группу, избрать из своей среды старшого и ждать сигнала при подходе главных сил…

— Кто же у вас за старшого среди желающих вступить в партизаны?

— Молодежь избрала Марийку Пистинчину. Комсомолку бывшую, лучшую звеньевую…