Белый квадрат. Захват судьбы - [51]

Ощепков тем временем, весь светясь, познакомил Спиридонова с, как он выразился, своими девочками:

– Это моя Аннушка, Анна Ивановна, – представил он высокую немолодую женщину с хорошей осанкой и аристократическими чертами лица, приобнимая ее.

– А это наша дочь Дина, – добавил он, погладив по головке девочку с немного восточной внешностью, но при этом похожую на Анну Ивановну. Девочка была, как говорили в то время, «пионэрского возраста» (в дореволюционных понятиях это называлось «отроковица»).

Представленные особы слегка поклонились ему, чуть старомодно. Спиридонов, в свою очередь, почтительно наклонился к руке Анны Ивановны, чем несколько ее удивил.

– Мы еще кого-то ждем, Вася? – спросила Анна Ивановна. – Или можно накрывать стол?

– Можно, моя радость, – ответил Ощепков, а Спиридонов, ощутив почему-то некое неприятное чувство, отвлекся на книги. Одна из тех, на которые упал его взгляд, была на французском и посвящена была некой «древнеегипетской» борьбе. Спиридонов в существовании подобной борьбы сомневался, но книжку не упустил пролистать: оказалось, древние египтяне неплохо знали дзюудзюцу и английский бокс.

– Вот, брат, разбираюсь, – прокомментировал Ощепков, подойдя сзади. – На японском и английском я и так читать умел, немецкий выучил, конечно, только как читатель. Сейчас штудирую французский.

– Чтобы читать, как допотопные египтяне соединили в одной упряжке английский бокс и дзюудзюцу? – съязвил Спиридонов.

Ощепков счел иронию за шутку и рассмеялся:

– Ага. В этой книге как раз это самое ценное. Мы с ребятами делаем синтетическую[38] систему борьбы, вроде как у тебя. Вот и смотрим, как далеко другие продвинулись в таком направлении.

Спиридонов с раздражением понял, что считает подобный подход правильным. Он и сам занимался чем-то вроде, но не по книгам – среди его учеников были и те, кто до революции учился по системам Лебедева и Солоневича, и те, кто обучался боевым приемам у союзников по Антанте или даже у противников, и борцы со всех концов СССР, обогатившие самоз приемами различных видов национальных единоборств: татарской кереш, армянской кох, азербайджанской гюлеш, да и взявшие что-то от старорусских – на ремнях, на поясах… Виктор Афанасьевич скрепя сердце одобрил подход Ощепкова и похвалил его учеников. Василий Сергеевич не скрывал несказанного своего удовольствия. А там и Анна Ивановна пригласила всех садиться за стол.

На столе вызывающих разносолов не было – цены на продукты кусались, однако нельзя сказать, чтобы угощение было скудным. На закуску были из домашних заготовок огурчики, помидоры, что-то армянское, принесенное Сагателяном, кильки в томате, сельдь иваси, нарезанная по-дореволюционному, с чешуей, сыр и гвоздь программы – колбасное ассорти из докторской, ливерной и ветчинно-рубленой, сервированное не хуже, чем до революции на дворянском банкете. Из основных блюд были печеная курочка, довольно крупная, студень, к которому Виктор Афанасьевич не прикоснулся – он и до революции его не любил, зато остальные уплетали за обе щеки, и отварной картофель с укропом и маслом. Откровенно говоря, готовила Анна Ивановна (с помощью Диночки, не преминул отметить Ощепков; было видно, что в приемном ребенке он души не чает) отменно, хоть, по мнению Спиридонова, не так вдохновенно, как Варя.

Пили московскую водку – все, за исключением Анны Ивановны, которая пила какое-то вино, также принесенное Сагателяном, и Диночки, которая налегала на компот. Спиридонов в тот вечер все-таки выпил, не так много, но от выпитого настроение его заметно ухудшилось. Тем более что в комнате не курили, так что Спиридонову под непонимающие взгляды ощепковских учеников – а как же дыхательные упражнения? – приходилось то и дело выскакивать в темный коридор коммуналки, чтобы посмалить там.

После поздравлений и вручений подарков (спиридоновский оказался самым богатым и оцененным по достоинству, во всяком случае молодой женой) застольные беседы ожидаемо сползли к боевым искусствам вообще и дзюудо в частности. Мнение Спиридонова молодежь выслушивала с нескрываемым благоговением, но это Спиридонова утешало мало – слишком часто всплывала тема массовой подготовки и ненавистного Спиридонову ГТО. Когда раздражение грозило выплеснуться через край, он просто выходил на очередной перекур (тем более что как человек малопьющий он старался не захмелеть).

Сидя в полутьме на деревянной скамье у сосланного сюда, в коридор, гардероба (отсутствие лампочек в подобных местах случайностью не было, а было результатом концепции бережливости – разумеется, пролетарской), он думал о том, насколько все странно. В этом кругу его почитают за гуру. К его мнению прислушиваются больше, чем к мнению виновника торжества. А поди ж ты, все вокруг его тут раздражает. Почему?

Спиридонов и сразу-то, получив свадебное приглашение, не пришел от него в восторг. А сейчас, увидев своими глазами преуспевшего на личном фронте приятеля, усугубил свое раздражение. Ему казалось странным и неестественным, что его друг вот так запросто женится вновь, когда еще и пяти лет не прошло со смерти его прежней жены. Потеряв любимую, он не моргнув глазом обзавелся другой, а ведь как убивался! Спиридонов помнит его, каким он был в первые дни и месяцы после трагедии. А сейчас распинается перед Аннушкой, будто никакой Машеньки у него отродясь не бывало. А ведь он, Спиридонов, так отстаивал его интересы, боролся за него – отчасти, кстати, именно потому, что его впечатлила история любви мужчины к хрупкой, как зимняя роза, Машеньке!