Белый квадрат. Захват судьбы - [52]

Все это, на взгляд Спиридонова, изрядно попахивало лицемерием. Его не покидало досадное чувство, что его попросту за нос водили. Это было весьма неприятно, при том что сам Виктор Афанасьевич был красивым мужчиной в самом расцвете лет; ему женщины откровенно симпатизировали, а некоторые даже, в духе пролетарской честности, откровенно намекали на то, что были бы не прочь провести с ним промежуток времени от нескольких часов до всей оставшейся жизни, но Виктор Афанасьевич был с ними вежливо холоден – «холодный как лед», приходило ему на ум, как лед, который по весне продавали у Кузнецкого моста для домашних ледников.

Нет, в отношении физиологии Спиридонов был абсолютно здоров, да и как могло быть иначе? Он активно занимался борьбой и держал себя в прекрасной физической форме, вот только много курил. Организм его был вполне молод и, как ему и положено, реагировал на определенные вещи – например, близость Вареньки его ощутимо волновала, особенно с учетом появившейся у нее в последнее время тенденции представать перед ним, как выражались некогда, неглиже. Но он и думать не думал предать память Клавушки. Переступить через нее он не мог.

И потому осуждал Ощепкова. Осуждал он его, конечно, огульно, не зная всех деталей этой истории. Такое в заводе у человечества: мы торопимся выносить суждения, особенно обвинительные. Словно кто-то назначил нас быть прокурорами, словно мы право такое имеем. Но человек не знает и знать не может, что творится в душе другого, он и в своей-то подчас разобраться не в силах. Насколько же глупо притом осуждать других! Нелепо и глупо. Конечно, если речь об откровенном предательстве… Но даже и в этом случае категоричность – мера излишняя. А что касается других вещей… Не судите, да не судимы будете – а почему? А потому, что тот, кто судит, того судить будут в той же мере и той же меркой. И если ты не умеешь прощать – как сможешь просить о прощении? И если ты осудил кого-то за что-то – как будешь смотреться в зеркало, когда сделаешь то же самое, в чем ты его осудил?

* * *

Выходя очередной раз к гардеробу, Спиридонов случайно услышал диалог из кухни (она в этом доме была не в пример другим кухням в коммунальных квартирах большая) – разговор двух соседок, пожилых женщин. Обе были на ухо туговаты, отчего им казалось, что они секретничают, но их секреты были прекрасно слышны на другом конце коридора (тоже немаленького).

– Да и гадать тут нечего, – говорила одна, – он же босота, безродыш, даром что красный командир. И чем это он командовал, еще следует выяснить. Ему от Аньки только жилплощадь-то и нужна, зря, что ли, с прицепом он ее взял?

Спиридонов смекнул: сплетничают об Ощепкове. Какая еще другая «Анька с прицепом» могла быть в этой квартире? И Ощепков как сотрудник Главмобупра РККА как раз носил красноармейскую командирскую форму, по старому – штабс-офицера. Слова старухи разозлили Виктора Афанасьевича, несмотря на все его нелестные мысли в адрес Ощепкова. Он, едва не чеканя шаг, зашел на кухню, перепугав своим появлением сплетниц, и строго поставил обеим на вид: пусть уважаемые дамы примут к сведению – болтун-де находка для шпиона, а осуждать заслуженных людей почти граничит с предательством. Почетный значок ОГПУ (еще с пятеркой вместо десятки, что повышало его ценность в разы), который Спиридонов носил даже тогда, когда был, как он на старый манер выражался, в партикулярном платье[39], подействовал на старушек-подружек, которые еще на коронации последнего царя высматривали себе кавалеров, как ушат холодной воды. Залебезив, они поспешили ретироваться по своим комнатушкам, а Виктор Афанасьевич, исполнив долг, сел на лавку у стола, закопченного, как кочегарка броненосца «Князь Суворов» у Цусимы, закурил новую папиросу и задумался.

Там его и нашел новобрачный, вырвавшийся из-за праздничного стола, обеспокоившись долгим исчезновением старого друга.

– Все смалишь? – бухнулся Ощепков на лавку рядом со Спиридоновым. Он был слегка навеселе, но не пьян. – Черт, Витя, нам бы поговорить надо, да то я занят, то тебя на месте не застанешь…

– О чем поговорить? – хмуро осведомился Спиридонов.

– Что ты скажешь про наше новое начинание? – весело спросил Ощепков. – Система ГТО называется. В курсе, поди?

– Да кто ж не в курсе, – по-прежнему хмуро отвечал Спиридонов, подумав: «Тоже мне, система…» – Вся страна в курсе, от Москвы до самых до окраин…

– И как тебе? – хотел знать Ощепков. – По-моему, так здорово все выходит! То, о чем я мечтал, и поддержано на уровне Совнаркома! Массовая система физической подготовки для молодежи, в том числе по самообороне в одежде!

– Массовая? – недобро прищурился Спиридонов. – Насколько массовая?

– По всему Союзу! – гордо молвил Ощепков и повторил: – От Москвы до самых до окраин…

– И до самых последних подворотен, да? – жестко подхватил Спиридонов. – До Дорогомиловской станции[40] и Ермаковской ночлежки?[41]

– Ты чего? – не понял металла в голосе друга Ощепков. – Какая ночлежка, о чем ты?

– О том, – шумно вздохнул Спиридонов, – о чем я не раз говорил тебе. Сразу видно, что ты на бирже труда сроду не был. Смотри, как бы с вашей ГТО тебе потом не пришлось по вечерам жену с работы встречать, для безопасности.