Белый камень Эрдени - [5]

Солнце спряталось за хребет, от озера пополз туман. Вскоре все вокруг затянуло серой влажной мглой, настолько густой, что не видно было вытянутой руки. Мужчины разожгли второй костер — для света и тепла, перед палатками стало уютнее. В круг света вошел Лоб-Саган и остановился, понуро опустив голову, прикрыв глаза и чутко поводя острыми ушами. Хара улегся между кострами, на самом теплом месте, — глаза его сверкали, как лезвия бритвы. Поужинав, мы долго сидели у огня, изредка перебрасываясь словами, потягивая из кружек горячий душистый напиток — настой из смородиновых листьев, каких-то трав и зеленого чая.

Внезапно туман рассеялся. Легкое дуновение пришло от озера. Над нами открылось ясное ночное небо. В первое мгновение, когда раздался этот звук, мне показалось, будто загудели звезды, мерцающие над нами в вышине. Я не успела понять, что случилось, как Янис уже был на ногах — он бросился к правому пеленгатору. Виталий, заворчав, ушел к левому. Не знаю, как Зоя, а я никак не могла сообразить, что должна делать, хотя во время тренировок Янис по двадцать раз повторял нам наши действия в случае появления звука. Наконец я опомнилась, схватила фонарик, висевший на палатке, и побежала к Янису. Зоя отправилась к Виталию.

Подсвечивая фонариком, Янис поворачивал пеленгатор, определяя по стрелке прибора, в каком направлении звук имеет наибольшую силу. Я направила на прибор свой фонарик, — Янис кивнул и пробормотал, что, как он и предполагал, источник находится в озере. Я следила за стрелкой, — она отклонилась от нуля и, как Янис ни вращал пеленгатор, стояла почти неподвижно. Янис сказал шепотом, что источник не имеет четко очерченных границ, а расплывчат, словно разлит по поверхности. И все же главное направление угадывалось: стрелка прибора начинала чуть подрагивать в слабом стремлении отклониться еще дальше, то есть в этом направлении прощупывался максимум звука. Мне казалось, будто дрожит не только стрелка, но и сам прибор — все вокруг: земля, горы, небо, звезды. Но что самое странное — я вдруг ощутила какое-то смутное волнение, как бы легкая волна злости прокатилась через меня, мне даже захотелось стукнуть Яниса и броситься — о, вот это самое удивительное! — броситься в пещеру на противоположном берегу озера.

Звук прекратился, и мы молча вернулись к костру. Зоя и Василий Харитонович были здесь. Виталий долго не появлялся, потом пришел мрачный, какой-то подавленный, с исцарапанным лицом. Пряча от меня глаза, он наложил себе огромную порцию каши с тушенкой (это после ужина-то!) и уполз в палатку.

Костер почти прогорел, но странно — как-то светлее, прозрачнее стало в долине: отчетливо проступили из темноты контуры скалы-всадника, вдали обозначился лес, сквозь него слабым светом мерцала вода. Василий Харитонович сидел, подложив под себя ноги и держа обеими руками кружку с чаем.

— Луна, — сказал он, повернув кверху лицо.

Только тут я заметила, что над восточным хребтом сиял краешек восходящей луны.

— Газар-хеделхе, — произнес старик и, как бы соглашаясь с кем-то, покивал головой. — Наран-батор дрожит, луну видит.

— Что он сказал? — насторожился Клаускис.

Старик повернулся лицом к скале и, сняв шапку, показал ею:

— Наран-батор на быстром бегунце дрожит, от земли оторваться хочет.

— Что это значит? — спросил Янис.

— Старики так говорят. Я внук моего деда, дед внук своего деда, тот дед внук третьего деда — тот дед передавал от своего деда. Вот какие старики говорят. — Василий Харитонович, улыбаясь, смотрел на огонь. Его прищуренные глаза блестели.

— Вы знаете сказку про эту скалу? — спросила я.

Старик пожал плечами и, нахлобучив шапку, отпил чаю.

— По-вашему — сказка, по-нашему — давным-давняя жизнь, — сказал он.

— А вы слышали звук? — спросил Янис.

Старик кивнул и после молчания сказал:

— Это играл хур дочери западного тэнгэрина, доброго небесного духа. У нее странное имя, люди называли ее просто Тэнгэрин Басаган, дочь тэнгэрина.

— Я не понимаю, о чем он говорит, — с болезненной гримасой сказал Янис. — Что такое «хур»?

— Что такое «скрипка»? — сказал старик. — Хур — это наша скрипка. Тэнгэрин Басаган имела хур из серебра боржи, из чеканного серебра, белого, как снег сардыка, чистого, как дыхание Тэнгэрин Басаган.

Янис нетерпеливо задвигался, я жестом предупредила его, чтобы потерпел с вопросами, иначе старик выйдет из настроения и потом не дождешься, когда ему снова захочется говорить.

Старик долго сидел молча, отхлебывая остывший чай. Казалось, что он так и не заговорит, но он вдруг вскинул голову, улыбаясь посмотрел на небо, усыпанное яркими звездами, и начал задумчиво, тихо, неторопливо.

3. РАССКАЗЫВАЕТ ВАСИЛИЙ ХАРИТОНОВИЧ МУНКОНОВ, ПРОВОДНИК И СКАЗОЧНИК

«Прежде-прежде, в прежние счастливые времена жил на восточной стороне, в местности Хонин-Хотон, в стране, высохшей и выдутой ветром, в той стране туманной, в которой люди блуждают, жил человек по имени Хоредой. Жил он с женой Алма-Хатан, женщиной доброй, но бесплодной, как высохшая шкура изюбра. Много у них было скота и добра всякого, но не было у них ни сына, ни дочери. Вот так они долго и скучно жили. Жена Хоредоя Алма-Хатан стала как-то больная и слабая. Тогда берет она материнское желтое священное писание и читает в нем, что будет у них в западной стороне, в месте, куда упадет смешивающий тысячу веков белый камень Эрдени, сын Наран-батор, простой, слабый человек. Узнал об этом Хоредой, сел перед юртой и сидит. День сидит, два сидит, девять дней сидит. На десятый день встал Хоредой, вошел в юрту к жене Алма-Хатан и говорит: