Белый камень Эрдени - [11]

Именно под озером наиболее ярко сиял красный свет, слабея, тускнея, бледнея в обе стороны от чернильно-черной полосы, видневшейся в центре алого сияния. Видение продержалось секунду-две и замутилось, исчезло. Я почувствовал такую жуткую слабость, что задрожали руки, потемнело в глазах, и я свалился в мокрую от росы траву. Ко мне подошел Хара и стал лизать руки, лицо. У меня не было сил отогнать его. Видимо, мозг, собрав по крупицам, систематизировав, сверив, сопоставив все данные и создав передо мной цветной макет горного района, истратил все мои запасы энергии. Я лежал вялый, чуть живой, и мне казалось, будто верхняя часть головы отсутствует.

Я дополз до палатки кое-как, на час или полтора забылся тревожным сном. Я был убежден, что затягивать поиски недопустимо, потому что, по моим, правда интуитивным, соображениям, состояние пласта, на котором мы находились, было критическим.

И еще одно обстоятельство, может быть, более страшное, чем землетрясение, возникло в первую же ночь после появления звука. Я имею в виду странное поведение Виталия, да и не только его — всех нас. Скажу о себе. Постоянный страх, настороженность, недоверие даже к самому себе, стремление спрятаться в пещеру или в какую-нибудь ямину, под корягу и тому подобное. Чтобы преодолеть этот странный комплекс, приходилось тратить уйму сил, стискивать зубы и буквально насильно заставлять себя заниматься тем делом, ради которого мы проделали столь трудный и дальний путь. Виталий же, судя по всему, «сломался» от первого прикосновения звукового поля. Не буду притворяться, будто я понял это сразу, в тот же час, — увы! Просто сработал инстинкт самосохранения, потом — разум…

7. РАССКАЗЫВАЕТ ВИТАЛИЙ КРУГЛИКОВ

Раньше, до диамата, сказали бы — «нечистая сила», и точка. Теперь так просто не отделаешься. К сожалению, лично я пока не имею какой-нибудь удовлетворительной гипотезы относительно совершенно идиотского поведения, поэтому ничего не остается, как признать у себя еще один «пунктик», кроме всех тех, которые уже известны. Новый «пунктик» начался в ту ночь, когда раздался звук. Янис уже хорошо тут говорил о «комплексе», могу добавить от себя: у меня было все то же самое и плюс внезапное изменение всех моих прежних принципов. Они словно растаяли и испарились в один миг. Даже этот вот, классический: не торопись подрывать свой авторитет, за тебя это сделают твои подчиненные — даже он не устоял, и, как видите, такие печальные последствия…

Наступала четвертая ночь. После заката, как обычно, с озера поднялся туман, потом разъяснилось, высыпали звезды. Мы с Ириной пошли к пеленгатору. Зоя осталась дежурить возле больного Яниса. Старик нахохлившейся вороной сидел у костра и глушил чай — кружку за кружкой. До восхода луны оставалось еще около часа, озеро было небольшое, круглое, как чаша спортивной арены в Лужниках. Мы с Ириной шли не торопясь, уверенные, что не опоздаем. Я рассказал ей о своих переживаниях. Она равнодушно сказала, что ей тоже все это кажется странным. Меня неприятно задел ее безразличный тон, но я промолчал.

Мы пробирались сквозь чащу, когда я услышал слабый всплеск. Так могла плеснуться рыба, но я знал, что рыбы в озере нет. Предупредив знаком Ирину, чтобы не двигалась, я осторожно прокрался к берегу и стал всматриваться в туман, призрачно колыхавшийся над водой. Увы, ничего не было видно. И мы пошли дальше.

Вскоре появился огонек горящей вполнакала лампочки — это был первый пеленгатор. Возле него осталась Ирина. Я зашагал ко второму. Ходьбы было не более четверти часа, но я, специально не включая фонарик, шел медленно, осторожно, прислушиваясь, напряженно вглядываясь в смутно видимые впереди контуры деревьев. Уже десять, пятнадцать минут прошло, а огонька горящей лампочки все не было. Предчувствие чего-то грозного, неумолимо надвигающегося овладело мною. Я включил фонарик, прибавил шагу и в тот же момент налетел на треногу второго пеленгатора. Пораженный, я с минуту смотрел на разграбленный прибор, не веря своим глазам. От сложного измерительного комплекса остались рожки да ножки: подставка, тренога да болтающиеся оборванные провода. Сам пеленгатор и батареи бесследно исчезли. Ясно, что здесь мне нечего было делать, и я немедля, быстрым шагом пошел обратно к первому пеленгатору. Огонек я заметил издали, но, когда подошел ближе, обнаружил, к моему величайшему удивлению, что возле прибора никого не было.

Помню, первым моим чувством была злость: какого черта вздумалось ей бегать куда-то, когда вот-вот начнется звук! И вечно так: ничего нельзя доверить этим женщинам! Рассвирепевший, я стал громко звать Ирину, кричал во все горло, но только горное эхо мрачно вторило в этой жуткой черной яме. Я стоял в растерянности: кинуться ли на поиски жены или остаться возле прибора. Вдруг небо засветилось, восточный хребет внезапно возник из мрака глухой черной громадой. И в тот же момент раздался звук. Он вырастал, набирая силу. Я приник к прибору ночного видения. На середине озера, среди клочьев тумана, покачивался плот, на нем странно приплясывал, размахивая руками, какой-то человек. Я тотчас узнал его. «Янис! Подлец!» — взревел я. Мне все стало ясно. Я бросился к воде, но тут сильный толчок сотряс землю. Вслед за первым толчком последовал второй, и началось светопреставление: все кругом закачалось, завыло, завизжало. Я упал и покатился по колышущемуся, дергающемуся подо мной склону, — то ли вниз, в озеро, то ли вверх, на зубья дымящегося хребта. Рядом со мной летели, грохотали камни, все затянуло пылью, я почувствовал, что погрузился с головой в воду. Вынырнув, быстро поплыл на середину озера, и с каждым взмахом, с каждым рывком вперед я ощущал все более сильную жажду сделать с Янисом что-то такое, после чего он бы не посмел своевольничать.