Белый и Черный - [8]

— Брес Маур?..

— Не называйте этого имени здесь. Другие бы не осмелились без его ведома. А если это его рук дело… никогда не поверю, что он унизился до потакания прихотям короля. У него есть и свои виды на это дитя, о которых я не хочу ничего знать. И не я буду тот, кто вмешается в его замыслы. Я уже говорил вам об этом, и вы обещали, что мне не придется бороться против него в открытую! Нынче я не говорил вам ни слова.

— Боишься его? — прищурился Мондрен.

— Не боюсь, — с вызовом ответил молодой маг. — Пахарь не бросится с кулаками на вооруженного латника не потому, что боится, просто он не хочет умирать.

— Он настолько превосходит тебя?

— Сейчас — да. Запомните то, что узнали, добрый сьер, и не говорите об этом никому. Расскажете ли вы мне что-нибудь?

— Расскажу! Давай выпьем еще.

Мондрен разлил остывшее вино по кубкам. Видно было, что от собственных признаний Маррок немного успокоился.

— Я послал гонца к моему другу из Нима, расспросить, не слыхал ли он о королевской кормилице из их мест. И он велел передать: как не слыхать, все знают добрую госпожу Анну, жену Клодруса ар Нима… и сына их — королевского молочного брата.

Маг едва не подавился вином.

— Как так? А кто тогда этот… наш обольститель чужих жен, Лавен ар Ним, он же шут Ларрел?!

— Не то спрашиваешь, — наставительно сказал Мондрен. — Спроси: кто тогда этот королевский молочный брат, что живет в благодатном Ниме с приемными родителями? Ты был прав: подменили один пискливый сверток другим, отослали кормилицу — и тот, второй, исчез, да притом без всякой магии!

Маррок понимающе кивнул и улыбнулся — впервые за утро.

— Вчера я отправил туда Арно, — продолжал Мондрен. — Он явится случайным гостем в хлебосольный южный дом и посмотрит, похож ли их сынок на Ивена.

Старый рыцарь помолчал и вдруг добавил:

— Может быть и то, что он похож на Ларрела. Как знать, вдруг у кормилицы тоже были близнецы: одного пристроили ко двору, другого оставили при себе… Или, наконец, шут — сын другой кормилицы. Той, второй…

Некоторое время Маррок смотрел на него, потом тряхнул головой и заглянул в котелок: не осталось ли там хоть глотка.

* * *

— Вчера я у прибрежных скал

Яйцо морской змеи искал,

Йо-йо-йо! Йо-йо-йо!

Южное веселье было в разгаре. Сьеру Арно из самой столицы обрадовались и сьер Клодрус, и добрая госпожа Анна. Сына они ожидали к вечеру, но стол накрыли сразу. Не морить же гостя голодом, тем паче приехавшего с подарком — бочонком дорогого вина. Тут же явились и свежие свиные колбаски, и копченые окорока, и удивительные какие-то рагу с чесноком и перцем, и тыквенная каша с лепешками, чтобы столу не пустовать. В застолье приняли участие также отец хозяина, племянники, племянница, слуги и несколько собак. (Двое слуг сьера Арно, непривычные к выморозкам из красного вина, быстро превратились в предметы неодушевленные.) Сьер Клодрус ощутил охоту к пению, и столичный гость в благородной задумчивости подперся рукой, чтоб хоть отчасти закрыть ухо.

— И нынче побегу опять

Яичко красное искать,

Йо-йо-йо! Йо-йо-йо![1]

Госпожа Анна подпевала звонким высоким голосом, неожиданным в такой крупной даме. Баллада о юности Мерлина шла своим чередом, спотыкаясь каждый раз, когда певец не мог вспомнить, что идет за «йо-йо-йо», и все же двигалась к назидательному концу, каковой призывал магов меньше думать о колдовстве и больше о Свете Господнем. Арно хихикнул, подумав, какую бы морду скроил задавака Маррок, если бы слышал.

Нет, эти простые люди не были похожи на хранителей величайшей тайны королевства. Должно быть, подмену совершили без их ведома. А портретов короля, как и его знакомцев, не сыскать в этой глуши… Ар Мондрену было весело, словно перед любовной встречей или боем, и терпкое вино (подарок уже кончился, и они перешли к запасам хозяйских погребов) казалось водой.

— Яснейшая госпожа, — обратился он к Анне, пока ее супруг освежал горло.

— Оставь эту госпожу у себя в столице! Зови просто матушкой, если не побрезгуешь! — Крепкие щеки доброй Аннаик ар Ним горели от вина, как раскаленные камни в очаге. Понятно, в кого наш сьер Ивен такой здоровущий, — в кормилицу.

— Благодарю, матушка, — он поклонился. — Просто в уме не вмещается, что вы видели его величество совсем маленьким, баюкали вот на этих руках. Мы так привыкли к его силе и могуществу…

— Что, красавец вырос? — Она, кажется, была еще и глуховата. — А родился крохотный, как вот эта колбаса. — Анна рассмеялась. — Да и мой-то был небольшой, а тоже подрос с тех пор! Но что тебе скажу… да оставь ты, потом споешь, — оборвала она мужа, заведшего новую балладу, — но что я тебе скажу: с самого рождения его высочество сильный был. Присосется (ничего, что я так запросто?) — и не оторвешь, прямо как кутенок к матери…

Из дальнейшей ее речи Арно ар Мондрен узнал множество доселе неизвестных, но бесполезных для заговора подробностей, относящихся к первым часам, неделям и месяцам жизни нынешнего короля, например: как быстро заживал пупок после отпадения пуповины, как у Ивена обстояли дела с пищеварением во время прорезывания первого зубика и что при этом предпринимали маги и лекари, как он умудрился попасть пальчиком в собственный глазик и под какие колыбельные предпочитал засыпать. Хмель добрался до головы, Арно чувствовал отупение и все время напоминал себе о том, кто он и зачем здесь. Он слушал пронзительный голос кормилицы, и не мог отделаться от мысли: что-то в ее речах неправильно — концы с концами не сходятся.