Белые кони - [88]

Крановщик Вася наотрез отказался грузить машину краном.

— Пусть поработает, — злорадно сказал он. — В прошлый раз погрузил ему две машины — хоть бы сто грамм выставил!

Дося начал таскать дрова на плечах. Из каюты выскочила его костистая жена и стала помогать шкиперу, бормоча про себя ругательства. Вася подмигивал грузчикам и корчил смешные рожи. Нагрузив машину, Дося уехал и вернулся лишь к вечеру, тихий и добрый. Он пришел не один, с внучатами.

— Вот мои внучата, — сказал он, обращаясь к грузчикам, долго смотрел, как дети ели мороженое, отвернулся и стал вытирать потной подкладкой фуражки вмиг повлажневшие глаза. — За что ж ты, Вася? — обратился он к крановщику. — Ить для их. Дли сироток. Для себя, что ли?

Вася смутился, хрюкнул и полез на кран. В дверях шкиперской каюты показалась Досина жена и громко позвала:

— Досифе-ей!

Шкипер вздрогнул, положил на плечи внучат руки и зашептал:

— Домой идите. Да скажите маме, мол, ежели будет время, дедушко придет. Придет, мол. Ну, идите, идите…

Дети взялись за руки и стали выбираться на берег. Дося, часто моргая, смотрел им вслед, а потом, как бы спохватившись, заспешил в каюту. И видели грузчики в иллюминатор, как молодая жена Доси пересчитывала истертые рубли и трешницы. А Дося сидел напротив, сложив руки на коленях, и бездумно смотрел на деньги.

Вот так, очень удачно, разгрузили баржу.

Николай Петрович подошел к окну. На реке стояла пустая баржа, и над ней, словно крест, возвышался кран. Все три дня бухгалтер хотел прийти в кабинет начальника Коли Заусаева и рассказать ему правду, но решиться он никак не мог. Конечно, государство Николай Петрович не обманул, денег незаработанных не выплатил, но что-то щемило душу бухгалтера, не давало ему покоя ни днем ни ночью. Он не мог понять, как он, старший бухгалтер Токмаков, человек уважаемый и солидный, смог пойти на преступление. Другого слова Николай Петрович для своего поступка не находил, да и не старался найти. Он припоминал дождь, бригадира сплавщиков, кровоточащие руки, смертельную усталость, но все это казалось ему далеким, ненастоящим и не важным. И еще Николай Петрович думал о своих товарищах-грузчиках. «Как они могут, — думал он, — смеяться, шутить, развлекаться, ведь они тоже совершили преступление вместе с ним». «Хорошую баржонку притянул!» — сказал Коля Заусаев. И вспомнился бухгалтеру ледоход, бывший два года назад. Вверху случился затор, и Сухона вышла из берегов. Лед рвался в город, застывал тяжелыми громадами над низинами и грозил обрушиться на прибрежные домики. Затор взорвали, лед двинулся, и близ излучины, где берег был совершенно незакреплен, снесло и разломало в мелкие щепки домик пенсионерки Акиншиной Марьи Петровны. Николай Петрович хорошо запомнил имя пострадавшей, потому что начальник конторы на каждом собрании приводил этот пример наряду с амбарушкой, в котором лежали мешки с сахаром. «Жил человек — и нет человека, — говорил Коля. — А все почему? Да потому, что мы недостаточно серьезно относимся к порученному нам ответственному делу».

Вспомнилось бухгалтеру, как он уходил в дождь за хлебом, наверняка зная, что грузчики делают «печку», и как намеренно тихо шел обратно, и еще больше расстроился, подумав, что он гораздо хуже своих товарищей, те хоть идут в открытую. Вспомнились внучата Доси. «Они-то почему? Для чего?» — спрашивал себя бухгалтер и никак не мог выкинуть детей из головы.

Николай Петрович глубоко вздохнул и вышел из бухгалтерии. Спускаясь по лестнице, он заметил сидящих на ступеньках грузчиков. Бухгалтер знал, что они сегодня получили деньги за камни. По сто двадцать пять рублей. Николай Петрович посмотрел на лица своих товарищей, и сердце у него екнуло.

— Вы что, ребята, такие серьезные? — весело спросил он. — Радоваться бы надо. Такие деньжищи отхватили.

— Поговорить надо, — отводя глаза в сторону, сказал Афон.

— Можно и поговорить.

— Пошли на берег.

Грузчики пришли на берег и сели на большое толстое бревно. Николай Петрович вопросительно посмотрел на Афона.

— Слух прошел, что вы деньги не получили?

Николай Петрович хотел соврать, сказать, что получил по особой ведомости, но не стал этого делать и встал.

— Я пойду, ребята, — сказал он.

— Садись, — глухо приказал Афон, и что-то дикое, упрямое послышалось в его голосе, такое, что бухгалтер не посмел ослушаться и сел. — Мы видели наряды. Говори, Валентин.

— А что говорить? Семьдесят пять кубов. Наряды на троих. Кассирша сказала, что денег он не получал.

— Правда? — спросил Афон.

— Правда. Не мог я. Я не понимаю, как это могло со мной случиться, — заговорил бухгалтер. — Я никогда никого не обманывал, не обсчитывал. Видимо, сказалась усталость, а может, что-то другое. Значит, есть во мне какая-то слабость. Одним словом, я не знаю, как все это произошло. И так низко, так низко… Ведь знал же я, что вы будете делать «печку»! Знал, а все-таки пошел. Понимаете, не мог я. Не мог! Да что говорить!

В это время на берегу показался крановщик Вася. Увидев грузчиков, он радостно закричал и подбежал к ним:

— А я жду в столовке! Гони по трояку.

— Что? — спросил Афон, медленно вставая. — По какому трояку? За что?