Белые кони - [49]

Но нести конюха не пришлось. Он очнулся, сел и покрутил головой. Увидев капающую на попону кровь, заковыристо начал ругаться. Он ругался до тех пор, пока его не остановила Олюха-Ляпа.

— Хоть бы баб постеснялся! — закричала она. — Садит и садит.

Но Келься не обратил на нее внимания и продолжал ругаться. Бабы рассмеялись и отошли в сторонку.

— Забыл Келься закрыть стойло Любимца, тот его и хлобыстнул, — объяснил Катерине бригадир. — Вон воюет. Ишь какие фортеля́ выкидывает!

Любимец гонял по загону кобыл. Черный, с могучей грудью, он яростно рыл ногой землю и тряс головой. Жеребец был прекрасен и страшен в своем неистовстве. Какой-то коняга сделал попытку противостоять ему, но Любимец сбил конягу грудью, да так, что, падая, тот повалил годовалого жеребенка.

— Да заберите его, мужики! — закричала Олюха. — Али храбрых нету?!

Катерина уловила Яшкин взгляд, брошенный на инженера, вызывающий, насмешливый, с откровенной издевкой. А жеребец, радуясь свободе, сатанел все больше и больше. Жалобно заржала какая-то лошадь, треснули жерди загона, молодые кони испуганно носились плотным табуном, грозя опрокинуть ограду.

— Заберите… — пробормотал Михаил Кузьмич. — Это тебе не Петенька. Поди-ка забери. Он тебе заберет…

— Ну, ты известный трус! — отпарировала Олюха. — А вот Яшка чего стоит?! Вояка!

— Мне что… Я могу, — лениво ответил Яшка и вразвалку направился к загону, но первым зайти не успел.

Слава перемахнул изгородь раньше, подбежал к жеребцу, попытался ухватить его за недоуздок, но Любимец шарахнулся в сторону. Яшка облокотился на изгородь и с ухмылкой начал смотреть на инженера. Славе удалось схватить жеребца за недоуздок. Любимец взвился на дыбки и поволок инженера по всему загону. Катерина закрыла глаза. Зазвенел пронзительный женский крик: «Отступись! Убьет!» Любимец, вращая кровавыми белками, волочил инженера по земле. К Яшке с уздой в руках подбежал Михаил Кузьмич.

— Яшка, давай вместе! Яшка!

Яшка отобрал у бригадира узду, кинулся в табун и ухватил жеребца за челку.

— Стой! — громко закричал он и с маху ударил жеребца кулаком.

Любимец на мгновение замер, и этого мгновения Яшке хватило, чтобы накинуть на него узду и взлететь ему на спину. Любимец перемахнул изгородь и, пригибая голову к земле, пошел частым, быстрым наметом в сторону Красных островов. Слава вышел из загона, вытащил пачку сигарет и в поисках спичек зашарил по карманам.

— Пожалуйста, — сказал Михаил Кузьмич, поднося ему горящую спичку. — Разве так можно? Зашиб бы вас жеребец. И дело-то зряшное. Где это видано, чтобы лошади убивали друг друга? Побаловался бы жеребец и остыл. Олюха, она такая, кого хочешь с ума сведет. Говорил я Кельсе, допусти жеребца к кобылам. Так нет! Все насупротив. Ему слово, он десять. — Бригадир осмотрел инженера, покачал головой. — Устряпал вас жеребец… Пиджачок-то зашивать придется.

Слава смотрел на пропадающий живой комок, скачущий по зеленому необозримому простору острова, и пожалел, что не он скачет на бешеном молодом коне, а Яшка.

— Против жизни попер Келься, — сказал Михаил Кузьмич.

— Что?

— Против жизни, говорю, пошел Кельсий-то Иванович. Вот его и давнуло. Ну разве можно жеребца взаперти держать?

И бригадир погрозил конюху пальцем. Келься отвернулся. Ему бинтовали голову.

— Да, да… Против жизни, — рассеянно повторил Слава и направился к деревне.

Катерина, постояв с минуту, побежала следом. Бабы переглянулись.

— Ну и востра… — восхищенно и завистливо сказала какая-то женщина.

— Враз двоих захомутала, — рассмеялась другая.

— Не вам чета, — сказал Михаил Кузьмич и побежал к мотоциклу, чтобы не выслушивать женские пересуды.

Катерина догнала Славу.

— Снимайте пиджак. Я зашью, — предложила она.

Слава послушно разделся, подал пиджак, хотел что-то сказать, но ничего не сказал, улыбнулся и пошел к своему дому. Катерина смотрела ему вслед, а он шел, подбирая рукав порванной рубашки, худощавый и высокий, с копной кудрявых пепельных волос на голове; припомнила, как он послушно, как ребенок, снял пиджак, улыбнулся стесненно и робко, и вдруг поймала себя на мысли, что там, в загоне, она испугалась за одного Славу Ермолина.

Глава одиннадцатая Светлая речка Вздвиженка

Итак, все повторялось снова. Яшка вел машину, рядом сидела учительша, сидела прямо, как струнка, тревожно смотрела на дорогу, худенькая, большеглазая, носик прямой, губы некрашеные, очень яркие и полные. Яшке с первого взгляда она не понравилась, но за дорогу он пригляделся к ней и решил, что девочка ничего и вроде не дура. Говорит мало, но занятно. К примеру, шел разговор у них о кино, так она даже фамилии режиссеров называла. Яшке, например, режиссеры до лампочки. Был бы фильм хороший.

…В ту осень, три года назад, шел дождь, машина буксовала, и Тоня помогала ее вытаскивать. Она прыгнула в грязь, таскала ольшаник, бросала его под бешено крутящиеся колеса, а выбравшись на хорошую дорогу, Яшка глянул на девушку, и они оба весело расхохотались, и Тоня вытерла потное Яшкино лицо маленьким шелковым платочком…

Теперь же дорога была укатанная, сухая, рытвин и ухабов попадалось мало, и Яшка злился. Хоть бы ЧП какое, а то ишь задумалась… Может, кого и любит. А что? Вполне. Яшка сбавил скорость, заглушил мотор, дернул тормоза, вылез из кабины и открыл капот. Постоял, разглядывая мотор, закурил, вытащил из-под сиденья разводной ключ, стукнул пару разков по железу, чертыхнулся.