Белые кони - [51]

— Ну дела…

— Надо вступать.

— Чего тут долго думать. Надо, — заговорили мужики.

Потом разговор перешел на другие темы. К примеру, секретарь Степан Гаврилович опять всех рассмешил. Начал хвастаться своими детишками, а Бориско возьми да и скажи ему, бракодел, мол, одни девчонки. Степан Гаврилович в ответ: «Я, — говорит, — мужики, так решил. Смертью храбрых паду, а сына добьюсь». Шутник Степан Гаврилович… Бориско Пестовский не на шутку схватился с физкультурником Петенькой.

— Спорим, — со слезой в голосе кричал он. — Я в армии акробатикой занимался! Сызмальства знаешь какой проворный был?! Ух! Пойдем на лужок!

— А я говорю, не простоишь, — упрямо повторял Петенька.

— Простою!

— Я и то не простою. А уж я, можно сказать, по всем видам спорта разряды имею.

— Я без разрядов простою. Идем!

— Пошли.

— Подожди… Судью надо. Яшка! Пошли с нами!

Все трое вышли на зеленый лужок.

— В чем дело-то? — спросил Яшка.

— Пятнадцать минут на голове хочет простоять, — объяснил Петенька. — А я говорю — ни за что!

Бориско лихо скинул пиджак, швырнул его на траву, поплевал для чего-то на ладони, подмигнул Яшке и ухмыльнулся.

— Физкультурник… Я таких физкультурников знаешь где видал?

И с этими словами Бориско встал на голову, постоял мгновение и грохнулся спиной.

— Погоди, погоди ужо… Не считается. Это я так. Понарошку. Гляди!

Пожалуй, секунд пятнадцать Бориске удалось простоять. Корявые его пальцы барабали, елозили по земле, обрывали траву. Широкие штанины скользнули вниз, оголив тонкие волосатые ноги. Потом Бориско снова брякнулся, но быстро вскочил на ноги и закричал:

— Видал! А ты не верил!

Петенька молча постукал по секундомеру, который он включил перед тем, как Бориско встал на голову.

— Да он у тебя ломаный!

— Ломаный! — искренне возмутился Петенька. — Да этим секундомером я на районных соревнованиях сотку замерял!

Конюх дед Келься наседал на председателева зятя, районного ветеринара Серьгу Воронцова.

— Может, ты мне жизнь переехал. Тогда как? Мерин тебе помешал… И-эх! Душегуб ты, душегуб. Ведь он, Синько-то, стоял себе спокойно, никого не трогал. На! Веди, Кельсий Иванович! Да я бы его на свою пензею прокормил! Чего молчишь-то?!

Келься никак не мог забыть мерина Синька! Серьга отмалчивался и опрокидывал стакан за стаканом, с хрустом закусывал солеными огурцами.

Яшка видел, как незаметно покинули застолье инженер Слава и Катерина, как, отойдя немного в реденький лесок, взялись они за руки и побежали по кромке обрывистого берега. Яшка отвернулся и пошел в противоположную сторону.

Вот и кончилась для Яшки страда. И надо бы куда-нибудь ехать, в Сибирь, что ли, на великую комсомольскую, а не хочется. А почему не хочется, Яшка и сам не знает. Весь вечер он ждал, что кто-нибудь заикнется об его отъезде, но никто и слова не сказал, не вспомнил. Как будто и не говорил Яшка мужикам, что махнет он из Старины, только его и видели. Яшка спустился под берег, сел на корягу, лежащую около самой воды, закурил.

Лопотала о чем-то речка, позвенивала. Отошел день, спряталось солнышко, оставив на вершинах елей зыбкий, ка глазах исчезающий малиновый свет. Вот и он померк, истаял. Яшка бросил окурок и вылез на берег. Затарахтел вдалеке движок. Загорелся огонек в школьном мезонине. Яшка постоял, подумал и зашагал к школе. Шел он вначале быстро и решительно, но с приближением огонька его решимость потихоньку начала исчезать. Он остановился в тени дровяной высокой поленницы. В окнах мезонина несколько раз появлялся силуэт Сашеньки. Яшка не видел учительшу после дня ее приезда. На танцы она не ходила, а самому прийти в мезонин без приглашения было как-то неловко. «Была не была!» — подумал Яшка, поднялся на крыльцо, взошел наверх и, постучавшись, открыл дверь.

— Здравствуйте. Разрешите?

— Это вы? Заходите.

Комната была низкая и просторная, в три окна. В правом углу стояла ржавая койка с жиденьким матрасом. На черном столе вразброс лежали конфеты и печенье. В открытую форточку залетела ночная бабочка и стала метаться вокруг лампочки, висящей под потолком. Яшка прошел к столу, сел, заложив ногу за ногу. Учительша была в халатике и понравилась парню больше, чем в первый день. Перед Яшкой ходила обыкновенная милая девушка, включила плитку, поставила чайник, смахнула со стола крошки, вытерла пол под умывальником. И все это она делала быстро, сноровисто, по-хозяйски.

Яшка грохнул кулаком по кровати. Сашенька вздрогнула.

— На досках.

— Жесткая, — пожаловалась учительша.

— Завтра скажу председателю.

— Зачем? Не надо.

— Колхоз бедный, что ли? На кровать денег не найдут? — Яшка посмотрел на девушку, спросил: — Ну как?

— Привыкаю.

— Скучно?

— Нет. Работы много. Я два класса веду. Учителей не хватает.

На стене висела большая фотография.

— Ваш выпуск? — поинтересовался Яшка.

— Ага.

Яшка подошел, пригляделся. В середине фотографии разместились педагоги, по обе стороны их сидели девочки. Вверху было изображено старое здание районного педучилища. Сашенька рассказала, что все девочки получили направления в деревни, и только одна, Люда Завьялова, осталась в городе, вышла замуж.

— Она считалась самой красивой.

— Ну уж и самой, — усомнился Яшка, намекая, что на фотографии есть кое-кто и получше.