Беллини - [81]

Донна Агата с годами все острее чувствовала, что известность сына увеличивает расстояние между ними. Она радовалась успехам и победам, которые он одерживал, в аплодисментам, какими его награждали в больших городах, но все это слишком дорого стоило ее материнскому сердцу, потому что вместо вчерашнего Винченцилло, не столь знаменитого, но зато целиком принадлежавшего ей, теперь существовал прославленный на весь мир Винченцо Беллини. И она никак не могла свыкнуться с этим.

Однако она сумела скрыть боль своего сердца. Молчание, тайна, хранимая в глубине души, — вот главное, что отличает Агату Беллини. Поэтому и в воспоминаниях сохранилось лишь несколько слов, произнесенных ею, — восклицание, вырвавшееся точно стон души, когда она увидела, как чествуют ее сына. Слова эти приводит один родственник: «Сын мой, сын мой благословенный!»

Это — своего рода «Magnificat»[68] матери Беллини. В ее словах заключены радость и смирение, любовь и благословение — все самое высокое, на что способна божественная материнская нежность.

Беллини приехал в Катанию в субботу, накануне карнавала, который в том году начинался 6 марта, и, надо полагать, аристократические семьи, особенно те, что знали Беллини талантливым мальчиком, наперебой стали приглашать его к себе и устраивать приемы в его честь, чтобы показать, как они близки с этим молодым человеком, кому столько помогали прежде и кто теперь стал гордостью города. И поныне еще немало в Катании аристократических домов, где в полумраке гостиной с неистребимым запахом старых вещей, выцветшим штофом и изъеденной жучком мебелью стоит пианино, на котором Беллини играл «Норму». Инструмент этот с порванными струнами и со стертой клавиатурой хранится как семейная реликвия.

Стало уже банальным утверждение, что на любом приеме в ответ на просьбу сыграть что-нибудь Беллини исполнял фрагменты из своей новой оперы, чаще всего увертюру, каватину «Casta diva» и финал. Он делал это, наверное, не столько из желания познакомить друзей со своим последним сочинением, сколько для того, чтобы самому еще раз послушать и понять, как воспринимают его музыку слушатели. Не следует забывать, что миланская публика по-настоящему оцепила «Норму» уже после отъезда композитора, и первые сведения о несомненном, все растущем успехе оперы он получил лишь в Неаполе.

С другой стороны, катанийцы, присутствовавшие на приемах, в основном были его восторженными поклонниками, боготворившими и самого маэстро, и любое его сочинение. Попятно, что мужчины горячо аплодировали ему и сжимали в объятиях, а женщины утирали слезы со своих раскрасневшихся щек. Это был успех, который тоже не мог не радовать Беллини.

А простой народ Катании, не имевший возможности так близко видеть его, осаждал дом, где он жил, и окружал маэстро, едва тот появлялся на улице. Завидев его высокую стройную фигуру, все указывали на него пальцем. Он не мог сделать и двух шагов, чтобы следом за ним не пристраивались люди и не останавливались прохожие. И он охотно разговаривал со всеми — и со знакомыми и с незнакомыми.

Его сердечное обхождение и личное обаяние покоряло горожан, и без того фанатично влюбленных в маэстро. Однажды он услышал, как его окликает слабый старческий голос. Он обернулся. Какая-то старушка хотела догнать его и жестом просила остановиться. Подойдя к ней, Беллини узнал в ней соседку по дому, где жил в детство у дедушки на виа Санта-Барбара. Он наклонился и расцеловал старушку.

По-своему выразили ему уважение и почтение катанийские лавочники. Никто из них не хотел брать с него денег за покупки, а он чаще всего заглядывал в кондитерскую. Он очень любил миндальную нугу. Пришлось посылать за нею кого-нибудь из друзей. Зато он смог вдоволь наесться сладостей, когда приехал в монастырь Сан-Плачидо, по приглашению бенедиктинских монахинь, с разрешения епископа, разумеется.

В этом монастыре жили девушки из знатных аристократических семей. В свободное от молитв время они занимались рукоделием и приготовлением сластей, чем весьма славились в городе. Среди монахинь Беллини, конечно, знал многих. Самые пожилые еще во времена его юности заказывали композитору музыку для разных церковных служб, а тех, что помоложе, он встречал на пышных празднествах в их собственных домах. Теперь все хотели видеть его, и епископ монсиньор Доменико Орландо решил удовлетворить это невинное желание.

Соблюдая строгие монастырские правила, он устроил встречу в большом приемном зале. Беллини пришел в сопровождении своих друзей-священников и капеллана монастыря. Оказавшись в центре огромного помещения, маэстро словно был выставлен напоказ, так как монахини и прислужницы смотрели на него из-за решеток галереи, окружавшей зал. Пока настоятельница монастыря и самые пожилые монахини задавали ему вопросы, молодые монахини оживленно перешептывались, но их приглушенный говор тут же смолкал, едва только начинал говорить музыкант. Сохранилось предание, будто в центре зала был специально поставлен рояль и Беллини исполнил на нем «Casta diva». Послушав эту чистую просветленную мелодию, монахини монастыря Сан-Плачидо остались в полном убеждении, что музыку Беллини навевали ангелы.