Беллини - [106]

Встреча с директором Гранд-опера состоялась, по-видимому, либо в конце августа, либо в первых числах сентября, когда после летней жары начинала пробуждаться жизнь в городе. Беллини, однако, сразу же заметил, что предложение сочинить оперу, сделанное пять месяцев назад, теперь приняло совсем иной вид, не в его пользу. Вот почему «не удалось ни о чём договориться по причине несходства интересов», то есть велика была разница между обещанными условиями в апреле (тогда ему был предложен «гонорар, а также сохранение авторских прав») и теми, о которых шла речь в сентябре.

Очень может быть, что переговоры вылились в целый ряд обсуждений. И должно быть поняв, что дискуссии ни к чему не приведут, Беллини начал обсуждать вопрос о новой опере с дирекцией Итальянского театра — об опере, которая должна была пойти в осенне-зимнем сезоне 1834/35 года. И хотя переговоры велись не с Гранд-опера, все равно они должны были льстить самолюбию Беллини, потому что Итальянский театр в 1835 году «был самым элегантным в Париже. Спектакль в Итальянском театре означал не просто представление оперы на сцене, но и светское действо в зрительном зале». И Беллини не мог упустить еще и эту возможность получить работу и приобрести известность, к которой он стремился в Париже. От нас ускользает, однако, причина, почему от начала переговоров о написании оперы для Итальянского театра до подписания контракта прошло три месяца.

Исходило ли предложение непосредственно от самого театра или Беллини предпринял для этого какие-то дипломатические шаги? Понадобились ли долгие обсуждения, прежде чем пришли к обоюдному согласию? Потребовалась ли чья-либо помощь, чтобы сдвинуть с места подписание контракта, или задержка произошла из-за обычной бюрократической волокиты, тем более что времени было достаточно? Трудно ответить определенно на все эти вопросы. Несомненно, однако, что Беллини не был начинающим автором для Парижа. Его оперы появились в Итальянском театре еще в 1831 году — сначала «Сомнамбула», а через год «Пират» и «Чужестранка». В предстоящем сезоне, в октябре, были объявлены «Капулети» и снова «Пират».

Можно не сомневаться, что предложение написать новую оперу для будущего сезона исходило именно от дирекции Итальянского театра, но вполне возможно, однако, для подписания контракта необходимо было чье-то согласие, пусть даже чисто формальное. И скорее всего согласие должен был дать Россини, авторитетнейший художественный консультант оперных театров в Париже.

Имел ли Россини какое-нибудь отношение к ангажементу Беллини в Итальянский театр, нам неизвестно. Мы знаем только, что катаниец в первое время после появления в парижском музыкальном мире почувствовал в Россини своего недруга. «В ту пору Россини, — писал он дяде, — был моим яростным врагом только как соперник по профессии и т. д. и т. д.». Слова эти с некоторым пояснением он повторит Флоримо. Какая-то доля истины здесь есть, но не такая уж большая, чтобы оправдать тревоги огорченного Беллини, отличавшегося особой впечатлительностью.

Россини в ту пору жил в квартире на четвертом этаже здания Итальянского театра; туда и пришлось подняться Беллини засвидетельствовать свое почтение, как только тот вернулся в город. Возможно, катаниец ожидал от великого маэстро, который четыре года назад в Милане публично хвалил его, более экспансивного, более горячего приема, чем оказалось на самом деле, и холодный, сдержанный тон Россини был скорее проявлением светской вежливости, нежели сердечности.

К этим непосредственным впечатлениям нужно добавить нашептывания некоторых друзей Беллини, которые намекали, будто Россини на своих домашних вечерах иногда поругивал Беллини и «как только мог высмеивал его музыку…».

Возможно, речь шла о какой-нибудь его шутливой пародии или остром словечке, какими Россини любил приправлять беседу, задевая кого-то, но вовсе не из недобрых чувств, хотя высмеивать ближнего, в том числе и самого себя, было весьма присуще его насмешливой натуре. Но Беллини не позаботился проверить или уточнить то, что говорили друзья. Ему достаточно было узнать о насмешках в свой адрес, чтобы сразу забеспокоиться, счесть все, что происходило во вражеском лагере, направленным против него лично, и начать готовить оборону.

Россини был в Париже всемогущ и мог раздавить его, если бы захотел. Но поскольку речь шла о чисто профессиональных интересах, Беллини стал бы защищаться своими операми и прежде всего новой, перед которой тот же Россини должен был бы капитулировать, конечно, если бы отступление маэстро не произошло раньше по каким-то другим причинам, секрет которых мог быть известен только катанийцу.

С появлением на афише Итальянского театра «Пирата» и «Капулети» и с принятием обязательства, хотя еще и не окончательного, сочинить новую оперу либо для этого же театра, либо для Гранд-опера, с которыми Беллини продолжал сепаратные переговоры, у него оказалось достаточно оснований задержаться в Париже еще на некоторое время. И это намерение, открыто высказанное им в сентябре, он повторяет Лампери 18 октября: «Мне кажется, в своем последнем письме я писал тебе, что почти решил провести зиму в Париже и, может быть, договорюсь о чем-нибудь с этими театрами, с которыми веду переговоры…» Это «почти» означает скорее опасение сглазить, чем неуверенность, как и за словами «может быть» скрывается нечто большее, чем простая надежда.