Бельканто - [14]

– Что-то они не особенно торопятся нас убивать, – прошептала Эдит Тибо своему мужу, и ее губы при этом коснулись его уха.

Казалось, вокруг нет ничего – только белый песок и ярко-голубая вода. Эдит входит в океан спиной к нему, вода плещется у ее бедер… «Хочешь, я поймаю тебе рыбку?» – кричит она ему, а затем исчезает в волнах.

– Они нас разлучат, – сказал Симон.

Она крепко схватила его за руку:

– Пусть только попробуют!

В прошлом году в Швейцарии проводился обязательный семинар для дипломатов по правилам поведения во время захвата посольства. Он прекрасно понимал, что те же правила подходят и для данного случая. В скором времени террористы уведут от них женщин. Потом они… Он велел себе не думать дальше. Если честно, он не очень помнил, что произойдет потом. Он только гадал, разрешат ли ему, когда они уведут Эдит, оставить у себя какую-нибудь ее вещь, например серьгу. «Как же быстро мы свыкаемся с худшим!» – подумал Симон Тибо.

После того как все вернулись из туалета, тихий шепот по углам превратился в несмолкаемый гул. Поднявшись и размяв ноги, люди уже не чувствовали себя на полу такими униженными и покорными. То тут, то там возникали робкие разговоры, шепот становился все громче и оживленнее, пока обстановка не стала напоминать коктейльную вечеринку, с той лишь разницей, что все участники лежали плашмя. В конце концов командир Альфредо вынужден был прострелить еще одну дыру в потолке, и это положило болтовне конец: несколько сдавленных всхлипываний – и тишина. Не более чем через минуту после выстрела раздался стук в дверь.

Все повернули головы на звук. Снаружи орал громкоговоритель, шумела толпа, лаяли собаки, стрекотали зависшие над крышей вертолеты – но никому еще не приходило в голову постучать. Все в доме насторожились, как насторожится любой, к кому заявились на порог непрошеные визитеры. Юные террористы нервно переглядывались, сглатывали слюну и нащупывали спусковые крючки своих автоматов, словно показывая, что готовы всадить в кого-нибудь пулю. Три командира после короткого совещания выстроили солдат в две шеренги по обе стороны от входа. Командир Бенхамин вытащил свою винтовку и, пнув вице-президента башмаком в плечо, заставил его встать и отправиться к двери.

Проделал он это для того, чтобы под пули находившегося за дверью человека, если тому придет в голову стрелять, первым попал Рубен Иглесиас. Вице-президент поднялся со своего лежбища возле пустого камина, где рядом с ним лежали жена и трое детей (две ясноглазые девочки и один маленький мальчик с лицом, раскрасневшимся от глубокого сна). Няня Эсмеральда тоже была с ними. Она была уроженкой севера и бесстрашно смотрела террористам прямо в глаза. Иглесиас взглянул на потолок: он опасался, что последний выстрел повредил какую-нибудь трубу. Чинить потом замучаешься. Припухлость на правой скуле постоянно увеличивалась и меняла цвет, сейчас она была красно-желтой. Правый глаз полностью заплыл. А кровь все текла и текла, ему уже дважды пришлось поменять столовую салфетку. Когда Рубен Иглесиас был мальчиком, он по многу часов молился на коленях в католическом храме о том, чтобы Господь даровал ему высокий рост – то, что не счел нужным даровать никому из его многочисленного семейства. «Господь лучше знает, чем ему тебя одарить», – говорили священники, ни капли не сочувствуя его беде, но они оказались правы. Маленький рост помог ему стать вторым человеком в государстве, а вчера, по всей вероятности, уберег от серьезного ранения, когда удар прикладом пришелся по твердым костям черепа, а не снес Иглесиасу, скажем, челюсть. Его вид свидетельствовал, что у террористов не все шло по плану в минувшую ночь, – недурной знак для находившихся снаружи. Когда вице-президент встал, пошатываясь от боли, командир Бенхамин начал подталкивать его к двери дулом винтовки. От стресса его лишай неизменно обострялся, и сейчас командирские нервные окончания набухали крохотными шариками боли. О горячем компрессе он мечтал едва ли не больше, чем о революции. Стук в дверь повторился.

– Иду! – проговорил Рубен Иглесиас, обращаясь не столько к стучавшему, сколько к вооруженному человеку за спиной. – Я еще помню, где находится моя дверь. – Он знал также, что его жизнь, возможно, подошла к концу, и понимание этого вселяло в него какую-то безрассудную смелость, которую он находил даже полезной.

– Медленно! – приказал командир Бенхамин.

– Медленно, как же, рассказывайте мне, как я должен открывать мою дверь! – пробормотал вице-президент сквозь зубы и открыл дверь по своему усмотрению, ни быстро, ни медленно. Человек, стоящий у парадного входа, производил впечатление в высшей степени странное. Длинные желтовато-белые волосы разделены на пробор и зачесаны назад, белая рубашка, черный галстук, черные брюки – он выглядел типичным протестантским миссионером. Пиджак он не надел то ли из-за жары, то ли специально для того, чтобы видна была нарукавная повязка Красного Креста. Его лицо раскраснелось от жары, и Рубену Иглесиасу захотелось пригласить гостя внутрь – укрыться от солнца. Вице-президент взглянул за его спину, на ворота своего сада или того, что считал своим садом. На самом деле дом ему не принадлежал, точно так же как сад, персонал, мягкие кровати и пушистые полотенца. Все это служебное и будет принято по описи, когда его отправят в отставку. Его собственное имущество хранилось на складе, и временами он с надеждой думал, что оно так там и останется, а он со своей семьей благополучно переедет в президентский дворец. Сквозь слегка приоткрытые ворота он увидел сердитую толпу: полицейские, военные, репортеры. Кое-где на деревьях поблескивали вспышки фото- и телекамер.