Белая тишина - [169]

В это время Полокто с Пиапоном подвинули мугду прямо к западному выходу, прикрепили к нему мочало, натянули. Подошел к ним сын Калпе Кирка, ударил палкой по мочалу, порвал его и убежал, не оглядываясь, в дом.

Так мугду, душу Баосы, отделили от живых.

Шаман воткнул копье в песок, красный платок затрепетал на легком ветру. Копье останется тут до завтра, и платок с него Полокто снимет только завтра.

— Очищай дорогу в буни, — сказали старики Ойте, стоявшему с луком и стрелами, на концах которых тлели головешки. Ойта натянул лук и выпустил на запад стрелу. Яркой звездой пролетела стрела с разгоревшейся головешкой. За первой полетели вторая, третья стрелы. Дорога душе Баосы была «освобождена» от других душ покойников.

Шаман отдыхал в итоа после юношеского танца с копьем. А сыновья Баосы нагружали в небольшую берестяную оморочку с полозьями муку, крупу, берестяные короба с вещами, с материями для одежды, сверху положили игрушечную нарту, оморочку, топор, котелок, миски, ложки — все, что необходимо человеку на охоте и рыбной ловле. Все вещи завернули в сеть и сверху посадили мугду. Душа Баосы была готова отправиться в свою последнюю дорогу. Женщины и старухи заплакали, наливали в чашечки водку, выливали на мугду. Охотники прощались с Баосой.

— Скоро встретимся, Баосангаса, — говорили старики. — Жди нас, скоро встретимся в буни.

Охотники отпивали глоток с чашечки, а оставшуюся водку брызгали на мугду. Богдан вылил всю чашечку на мугду и почувствовал, как запершило в горле, как слезы закипели в глазах. Он всхлипнул, вытер ладонью слезы и отошел в сторону.

Шаман сел в оморочку с полозьями лицом к мугдэ, запел последнюю песню, потом пересел спиной к мугдэ, лицом к западу, к миру Мертвых. Шаман отвозил душу Баосы в буни. Он продолжал петь прощальную песню. Еще не закончил шаман прощальную песню, подбежали охотники к оморочке, развалили ее. Шаман упал на землю. Его подняли двое молодых охотников, сделали шаг в сторону итоа и в это время затрещали выстрелы вдали, потом затарахтел, захлебываясь, пулемет. Охотники, женщины и дети замерли. Шаман Богдано выпрямился.

— Это в Малмыже, — прошептал он.

— Это те, которые вчера проехали мимо нас, — сказали в толпе.

— Дождались. Война пришла в наши края!

— Война! Война! Пришла!

У шамана ослабли ноги, он на самом деле стал опускаться на землю.

Молодые охотники помогли шаману войти в дом, добраться до нар. Так закончился касан.

Молодежь собралась на берегу, но состязались без прежнего задора, старики не спорили между собой.

Люди были встревожены. С наступлением вечера все разошлись по домам и хомаранам. Когда совсем стемнело, собрались вокруг жертвенного огня.

На берегу озерка, где Баоса просиживал во время обучения внуков метанию остроги, разожгли большой костер. Няргинцы и гости собрались вокруг костра, бросали в огонь муку, крупу, связки юколы, табак, куски сети, немного пороху, дроби. Калпе тут же рвал новые ткани полоской с ладонь и раздавал девушкам и молодым женщинам. Полокто, Пиапон, Дяпа поили охотников водкой. Люди разговаривали шепотом, женщины и старухи на сей раз не плакали. Касан закончился, душа Баосы находится на пути в буни, а эти необходимые человеку вещи и еда посылаются ему вслед.

Идари стояла рядом с сыном, глаза ее опухли от слез, она брала горстями из мешочка фасоль и бросала в огонь. Богдан тоже бросил горсть фасоли.

— Вот и нет с нами его, — сказала Идари. — Слово, которое ты дал ему, теперь можешь забрать.

— Разве это можно? — спросил Богдан.

— Его же нет.

— Мама, я думаю так, что хвалить человека в лицо и ругать его же, когда он отвернется, — это очень плохо.

Идари замолчала, она не могла уловить связи между своим предложением и ответом сына. Пока она раздумывала, сын отошел от костра.

— Где Пиапон? — спрашивали сзади. — Его какие-то русские ищут.

— Какие русские? — встревожились люди. — Зачем ищут?

Пиапон передал свой хо с водкой Богдану и пошел к дому. Навстречу ему вышел человек его роста, перепоясанный ремнями, с маузером на боку.

— Пиапон, здравствуй, — сказал человек очень знакомым голосом.

Пиапон пригляделся, лицо было знакомое, глаза, нос, но вот борода.

— Не узнаешь? — по-нанайски спросил человек.

— Кунгас! Павел! — воскликнул Пиапон и обнял старого приятеля.

— Я, Пиапон, я. Вот и встретились, — говорил Глотов, хлопая Пиапона по спине.

— Ты не уехал к себе, туда, где солнце запаздывает на целый день?

— Не уехал, не уехал.

— Как же ты тогда убежал? Не поймали тебя?

— Это долго, Пиапон, рассказывать. А теперь просто некогда. Мы вчера проезжали в Малмыж мимо вас, я хотел пристать, да смотрю у вас что-то такое…

— Касан был.

— Так я и думал. Мы сегодня баржу с мукой отбили у белых, надо эту муку подальше где-нибудь спрятать, чтобы белые не нашли. Ты можешь указать такое место?

— Место найти можно… Только твоя баржа не пройдет, мелко.

— Баржу мы не сможем потащить, пароход убежал.

— Чего тогда будешь прятать?

— Муку. Если охотники нам помогут. Мы каждому за это дадим по пудовому мешку.

— Помогут. Наши всем помогают, кто в беде.

— Вот и хорошо.

— Тогда скажи охотникам, пусть сейчас же выезжают в Малмыж и начинают вывозить муку.